Океан Бурь. Книга вторая

— Закурим, старшина. — Сигарета сама выскочила из пачки, и он ловко поймал ее губами. Он протянул пачку старшине, и, пока тот тянулся к ней, новая сигарета оказалась у старшины под самыми усами.

— Лихо! — проговорил старшина, снисходительно разглядывая сигарету. Но заметив, что сигарета источает синий дымок, он слегка смутился. — Цирк!

— Он самый, — подтвердил клоун Петушков.

Васька побледнел. Великий человек сидел рядом с ним. Могущественный и веселый. Хватая воздух, как утопающий, Васька торопливо заговорил:

— Дяденька Петушков, не прогоняйте меня. Я чего хочешь могу. А на еду мне совсем мало от вас надо…

— Да ты это откуда взял, что я тебя прогоню? Да я тебя и не выпущу. Старшина, вы не возражаете?

Семен Терентьевич поднялся.

— Пройдемте, — сурово сказал он. — Пройдемте по чистому воздуху, и там мы все обсудим.

Они все вышли из тесного домика и начали спускаться к морю. Серые дома глядели на них пыльными окнами. При живом солнечном свете они казались еще скучнее, чем ночью. Они были угрожающе хмурые. Но Ваське сейчас не до них. Солнце играет, поднимаясь над горами, зеленое море перекатывает гальку, плещет соленой свежей волной. Васька идет рядом с клоуном Петушковым, и старшина шагает, немного поотстав, обдумывая, как узаконить Васькиное незаконное поведение. Снежок скачет по берегу и с визгом спасается от холодной волны.

Теперь уже все идут берегом к настоящему Теплому городу. И Петушков тоже о чем-то задумался.

У самого моря они остановились. Петушков положил ладонь на Васькину голову и в который раз принялся осматривать его лицо.

— А ведь похож? — спросил он до того задумчиво, как бы спрашивая у самого себя. И уже потом обратился к старшине: — Как, на ваш взгляд: похож он на меня?

Васька обомлел. Ему и самому показалось, что он в самом деле похож на знаменитого клоуна, но даже внезапная эта дерзкая мысль напугала его. Походить на знаменитого Петушкова! Да разве это возможно?

Старшина разглядывал Ваську так долго и обстоятельно, что тот не выдержал:

— Ну, чего же вы?..

— А ты как сам-то, заметил сходство? — спросил Петушков.

Ужасаясь своему нахальству, Васька выкрикнул:

— Да если вы так говорите, то чего же тут еще раздумывать!

— Сходство есть, — наконец подтвердил старшина. — Нос, извиняюсь, и вообще. Волосом только вы поспокойнее будете. Ну и веснушки, конечно…

— Я сразу понял, что мы с вами договоримся, — нетерпеливо перебил его Петушков.

— Если Василию такое счастье пойти в клоуны, то закон этому препятствовать не может. Поскольку человек вы всесоюзно известный, то мы на Василия запрос сделаем по месту жительства.

— Запрашивайте! — Васька с полной готовностью выпрямился — Пишите: «Наш город, районное отделение милиции, лейтенанту Василию Андреевичу».

Записав адрес, старшина спросил Васькину фамилию.

— Понедельник. Василий Капитонович. Десять лет.

Тут уж даже Петушков слегка опешил:

— Вот это фамилия! Да тебе и придумывать ничего не надо: ни псевдонима, ни маски, ни парика. Ты так и родился клоуном.

Вот когда она началась, новая жизнь! Васька был уверен, что все в этой жизни будет необыкновенным, и поэтому ничему не удивлялся. И оттого, что человек он был сообразительный, все делал ловко и весело.

Новая жизнь началась с того, что ему приказали раздеться догола. В гостиничном номере было тихо и тепло. В ванной шумела вода. Петушков ощупал Васькины мускулы, оглядел его смуглое, закаленное всякими невзгодами тело, приговаривая:

— Хорошо! Молодец, хорошо! Ну и грязен же ты! А это отчего же у тебя все белье черное?

— Мурзилка выкрасила. Чтобы грязь не виднелась. Отцова жена. Ее Муза зовут. Ей чтобы стирать реже. Ну, я ее Мурзилкой…

— Веселая, видать, у тебя была жизнь. Ну, полезай в ванну. Не горячо?

— В самый раз.

— Мыла не жалей. Вот мочалка. Дай-ка я тебе голову намылю. Эх, какие от тебя чернила отходят. Наверное, и тебя самого заодно твоя Мурзилка покрасила, чтобы грязь не виднелась?

После ванны Ваське сделалось так легко, что у него даже немного закружилась голова. Когда он, завернувшись в синий махровый халат, шлепал босыми ногами по паркету, то его даже слегка покачивало. Он сказал об этом и добавил:

— Это меня так от легкости…

— От голода это тебя так покачивает, — сказал Петушков, — а совсем не от легкости.

Васька и сам так подумал, но сказать стеснялся.

Официантке, которая принесла завтрак, Петушков сказал:

— Вот, братишка приехал.

Васька сидел в кресле, подобрав под себя голые ноги, румяный, причесанный, разомлевший от свалившейся на его рыжую голову благодатной новой жизни.

— Одно лицо, — засмеялась официантка. — Такой смешной и очень хорошенький мальчик.

Никогда еще Ваську не называли «хорошеньким мальчиком». Он даже вспотел от неожиданности, но тут на столе появилось столько разной еды, что пришлось отставить все переживания и приняться за дело. В конце концов сладость новой жизни совсем его сморила, и он задремал в своем кресле, но Петушков велел ему лечь в постель. Засыпая, он слышал, как Петушков разговаривал по телефону с каким-то Филимоном.