Океан пурги

в мельтешении я прозевал-прозевал,

как же это случилось со мною?

Мне бы петь – не успел и не стал,

но аккорды метельные любы!

Потому среди скал, среди скал

я кричу!..на ветру стынут губы…

Мне не надо ни лавров, ни роз,

ни венков, ни медалей на шею.

Только б знать, что ты любишь всерьёз;

и с ресниц твоих блёсточки слёз –

осушить я надежду лелею.

Эта стынь ледяная кругом,

шепот вьюги, лишь ветрам понятный,

мой далёкий, мой сказочный дом –

я к тебе возвращаюсь, обратно.

В мельтешении жизнь – как река:

свет и тени, и блики на ряби,

Перекаты и мели, тоска,

бездорожные, топкие хляби…

.........

КАПЛЯ

В капле, как это ни странно

заложена жизнь океана –

с гротеском, изъяном, обманом,

синюшностью, скрытой в румяна.

В метании атомов виден закон –

надо ж, и тут по полкам

мы разложили капели звон,

что б избежать кривотолков.

Буря в стакане, рюмке, фужере –

что же нас гложет всё же?

Плохо, когда нараспашку двери,

и на запоре – тоже.

Я незаметной капле

сдуру возвел пьедестал,

но капля попала на паклю –

финита, конец, финал!

...........

Благодарю тебя, благодарю.

Благодарю за нежность и зарю.

За то, что я люблю – благодарю,

и в день рождения, малышка, к сентябрю,

тебя себя на память подарю…

(я предполагал вернуться осенью 1988, но иногда выскользнуть из Антарктиды еще сложнее, чем туда попасть. Из моей попытки ничего не получилось).

.........

Всё на свете хотел испытать

обостренным чутьем во стократно…

Мне дано было память унять

вдоль дороги, летящей к закату.

Гнев и ненависть, нежность и боль,

страх и смерть и мучительность плена…

и на ранах едчайшую соль.

и забвения плесень на стенах…

Память – жесткий холодный зверек,

знает всё, чем ты дышишь, живешь…

Всё идет в дупло памяти, впрок –

эту запись вовек не сотрёшь.

........

Отдельно хочу рассказать про письма. Они здесь – всё! Ничего так не ждешь, как весточки из дома. Возможно, что мы благополучно выжили в этом выстуженном ледяном пространстве, согретые теплом наших любимых. Теплом их души, зашифрованной в строчках и вновь переведенной нами на язык эмоций. Это пламя было трепетным, как пламя костра в непогоду. Сильные порывы ветра могли сбить огонь, и он еле теплился, питаясь жаром почти прогоревших угольков, но еще не сгоревшая сырая ветка, высохнув, вдруг вспыхивала, давая пищу новой феерии огня!

В письмах наших любимых

каждый раз вновь и вновь,

в строчках неповторимых –

радость, нежность, любовь.

Незатейливый, милый,

немудрёный рассказ:

я тебя не забыла,

не забыл ли ты нас?

В нём и боль и усталость

тихо-тихо прослушал я,

в нем тоска есть и жалость,

только нет равнодушия…

......

Малейшая фальшь, недомолвка, дурное сообщение, просто острое слово воспринимаются участниками экспедиции едва ли не как вселенская катастрофа. Одному моему приятелю жена в шутку написала, что б лысым и толстым не приезжал. А он от этой шуточки сначала бросил ходить на обеды, потом и вовсе чуть в петлю не полез, обнаружив на своей макушке проплешины…

Очень тяготит невозможность помочь и прямо поддержать, если дома что-то неблагополучно. Но самое ужасное – это, конечно, равнодушие. В одну из зимовок радист, узнав об охлаждении к нему не жены даже, невесты, отказался от еды, ушел в себя, таял буквально на глазах и умер у самолета уже при отправке на Родину…

О Боже! Какая убогость

!

Ты строчки нежней не нашла?

твоя ядовитая строгость

за грубую пошлость сошла…

Ну ладно, допустим, что сердцем

ты не способна любить,

но сыпать на раны перцем,

но равнодушьем убить!

Наверное, что-то с глазами

Твоими, случилось, принцесса,

они не растопят слезами

тягучую эту завесу.

Они не способны в целом

к сочувствию и участию.

Холодная женщина в белом –

ты всем принесла несчастье.

.........

Если по большому счету, то письма полярников могли бы быть «репортажами с фронта», где противником – яростная слепая стихия. Очень много в нашей жизни зависело от «Его Величества – Случая». От авось, да небось, или от всемогущего «если» (если Бог не выдаст…). Конечно, все свои сообщения домой я тщательно выверял, чтобы не дай Бог не проскользнуло в них что-нибудь завещательское, типа

ЕСЛИ

Мои ощущенья небесны, легки,

с надеждой в них теплится грусть…

Тебе в утешение – эти стихи,

не плачь, если я не вернусь.

Когда ураганом холодным хлестнёт –

былинкою вниз улечу.

На острые камни, на колотый лед…

не плачь, если я замолчу.

Не плачь, дорогая моя, не жалей:

что прожито – это твоё,

и весь муравейник с вершины страстей –

по сути пигмеев жильё.

Мои ощущенья свободны, легки,

я честно все сделал и пусть

тебе никогда не узнать ни строки

из тех, что твержу наизусть…

..........

Я призван испытать судьбу

на этом берегу.

Я словно лошадь на кругу-

бегу, бегу, бегу…

И снова памятник врагу

старательно леплю.

И оттолкнуть, увы, могу

того, кого люблю…

......

Несмотря на то, что мы все перед экспедицией писали завещания, и, в общем-то не было никакой уверенности, что все вступившие на этот берег вернутся назад, на меня произвело неизгладимое впечатление ужасное происшествие, когда человек на моих глазах погиб в Антарктиде, но его письма, задержавшись в дороге, еще долго-долго поступали родным…

Напишу через миг после рейса,