Читаем Океан пурги полностью

Для себя я этот закон «открыл» перед самой антарктической экспедицией, поначалу отнесся к нему с юмором, сделав, однако, пометку: «знать, чтобы противодействовать». Способы противодействия пришлось искать экспромтом по ходу дела. Один из них был универсален и применялся со времен Александра Невского – разбить тевтонский «свиной» клин т.е. большую проблему на небольшие проблемки с которыми можно справиться играючи. По-другому: лучше три раза шутя, чем два кряхтя. Наверное, этот юморист Мерфи в душе был большой пессимист. Гений пессимизма, напоминающий мультфильмовского ослика Иа, который любую неприятность сразу примерял к себе, философски вздыхая: ну, вот, видите? Что я говорил? Случилось самое худшее…

Для начала я уяснил, что «великая цель рождает великую энергию, а большое сопротивление – огромные силы преодоления». В Антарктиде ничего другого и знать не надо. Исследования – это великая цель, к которой приходится идти через большое сопротивление, в результате чего появляются злость, азарт, силы, второе, третье…десятое дыхание, без которых человек – слеза на ресницах – не совершил бы ничего…


Минутой позже или ранее –

какая разница, когда

поверишь ты в мои предания –

они мне стоили труда,

ночей бессонных, взрывов, нервов,

стремления быть самым первым.

В них часто-часто от бессилья

терял я нить и лёгкость стиля.

Порою строчки голосили,

порой пророчески гласили,

пытаясь мысль продвинуть дальше,

но к счастью не было в них фальши.

Пройдут года и ты забудешь,

что для тебя я жил и пел,

разлюбишь, выбросишь, осудишь

со мною список моих дел…

Я, исказившись на экране,

как факел, выгорев дотла,

приду. Столетьем позже, ранее –

Какая разница – когда?..

........

На свете существуют короли,

портные, палачи, шуты, пророки…

А мой корабль снова на мели,

и я опять не знаю ни строки.

Черна завеса будущего. Сроки

мне не открыты. К счастью, может быть –

так страшно, зная будущее, жить…

...........

ТОЛПА ОДИНОЧЕК


Наш век иной – не тот, который

сентиментальных вздохов полон.

Бездушный и жестокий век,

и в нем придатком – человек,

к тупой компьютерной системе.

Оплёванный почти что всеми,

порушив прежние столпы –

из одиночества толпы

не может выбраться, не хочет;

и каждый – в ней, и все – во вне…

Толпа безликих одиночек

для ада вызревших вполне.

........

Чтобы узнать человека, не обязательно съедать с ним пуд соли. Достаточно провести одну зимовку. И вот он уходит. Возможно, мы больше не увидимся. И ничего то, ничего в голову не приходит, кроме каких-то дурацких банальностей.


Прощаться всегда тяжело –

бывает, и слов не найдешь,

язык от волненья свело.

Конечно, слова – это ложь.

И стылые фразы и скорбь невзначай –

эмоции бедных потуг.

И как тут не вяжется: «Друг, не скучай!»

ведь это действительно – Друг.

Сейчас он уйдет. Поворот поглотит

навеки…Прощай же, прощай!

И сердце безумно в груди застучит,

и буркнешь: «увидимся, чай»…

.......

ВИНТИК


Серийный винтик в схеме общей

труда не стоит заменить.

плевать, что он того не хочет,

что хочет мыслить и творить.

Пинком под зад: свободно кресло

(скамейка, табуретка, стул),

не человека красит место,

а он его – таков посул.

Покрась и сядь. Избитой теме

изволь по прежнему служить.

Про винтик помни в общей схеме -

его не долго заменить.

.......

Чехов! Великий Чехов!

Ты жил и творил на земле человеком!

Ты острым ковшом, размахнувшись, проехал

по мерзости жизни и кочкам огрехов.

Иронией, смехом и грустью тревожной

и правдой схлестнувшись с мещанством и ложью.

...........


Бесплодные пытки бесцельных мечтаний

навряд ли венчает лавровый венец.

Раб обстоятельств, привычек, желаний –

когда ты воспрянешь во мне, наконец?

........

Без громких фраз, трескучих слов –

есть в каждом страх, душа и совесть.

Как говориться: не дай Бог,

чтоб все они перемололись.

И в однородную муку

смешались, выйдя из горнила,

и перетёрлись все в труху

безвкусного мещанского гарнира.

........

Я долгое время считал, что беды нашей великой страны заложены в нас самих, её гражданах: это низкая самоорганизация и неизбывная российская привычка жить «на авось». Хлестнувший по стране Чернобыль и последующие катастрофы – тому доказательства. Но оказалось, что не все так просто…

А В О С Ь


С высоты неприметны детали,

и неярок рассеянный свет,

к этой теме, избитой, банальной,

всё же шел я и шел много лет.

Понял я, что себе мы – враги!

Я вокруг этой темы сужаю круги,

Долго-долго кругами над нею хожу –

Может зря, ни к чему и напрасно кружу?!

Где везения нет, и не та пошла масть –

до чего же привыкли мы головы класть.

Любоваться собой: оторви, мол, и брось!

До чего же привыкли мы жить на авось. На авось.

Грянет гром – лишь тогда

мы креститься начнем.

Почему-то всегда

одним днем мы живем.

Не умеем вперед

заглянуть ни на час,

только если припрёт

кто-то к стеночке нас-

начинаем скрестись,

подымаем аврал!

вот тогда берегись

хоть двенадцатый вал!

Но и тут, пусть кипит

как смола наша злость –

неизбывно сидит

наша вера в авось.

Наша вера, что можно до пота,

потрудиться какой-нибудь час –

и хана всем тревогам-заботам,

да мы шапками, шапками вас.

Против танков лишь голые руки,

вжи-и-к со свистом клинок и – вперед!

Знайте наших, мол, сволочи, суки,

наплывать, все равно повезет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия