Океан пурги

в метель уйти и стужу.

Считать: кому-то я

на этом свете нужен.

Есть право у меня

уйти на юг, на север,

не зажигать огня,

и не ломиться в двери…

Есть право у меня:

чтоб жизнь не засосала,

прожить остаток дня,

и всё начать сначала.

...........

Засосала не жизнь, а работа. Впрочем, у метеорологов в экспедиции это синонимы. Я поражался: как это могут бездельничать представители некоторых других отрядов? Нам же, особенно в первое время, и головы некогда было поднять. Штатное расписание к метеорологам страдало особой, какой-то изощренной, жестокостью. И там, где на Большой земле трудилось 10 человек, в Антарктиду отправлялся один…Выматывался я смертельно. Особенно, пока не накопил опыт. А он ведь не багаж: в рюкзаке не привезешь. И если первое время я гусарствовал, играл на публику, ну, например, впервые войдя в помещение метеостанции, еще ничего и никого толком не зная, поставил чемодан и провел срок метеонаблюденй, то потом стало не до жиру…Опыт приходилось накапливать по крупицам, методом проб и ошибок. А знает ли кто-нибудь лучший способ? Да, такие уроки самые запоминающиеся…

Я – как выжатый лимон:

еще шаг и душу вон!

Здесь когда-то каждый шаг

был на совести собак.

Времена теперь не те –

изменились круто:

где теперь собаки, где?

не прижились в лютом,

этом ветреном краю,

где и жизнь – собачья…

Всё равно ее пою

так или иначе.

Сделан шаг. Метели стон

нарастает, плачет…

Я – как выжатый лимон –

хороша удача…

***

Держать собак на станции запретили несколькими годами раньше из-за того, что в них не угас еще охотничий инстинкт и они не давали покоя коренным обитателям материка – пингвинам, тюленям, охотились даже на крылатых хищников поморников.

Однажды после того как я чудом уцелел, провалившись в трещину, но упасть мне не дал шедший за мной метеоролог с Востока Валера Перекрест, в последнюю миллисекунду успевший ухватить меня за капюшон куртки, сами собой выдохнулись стихи:

ПОЛЯРНАЯ РУЛЕТКА

В старину гусарская рулетка

привлекала ужасом своим –

револьвер дает осечку редко:

голос рока глух, необратим.

Времена лихие миновали,

риск, как пуля, нынче не в ходу,

и за мужеством теперь едва ли

не летают люди на Луну…

Говорю вам, что у нас игрушки

не слабей, чем у гуляк гусар.

И с косой костлявая старушка

нам готовит дьявольский отвар.

Ни тропинки нет и ни дороги –

ледяное голое плато,

трещины, жестокие берлоги,

снежным запорошены листом…

По сути – все та же рулетка,

и где-то вдали виден срок,

когда барабан напоследок

крутну, и… нажму на курок…

........

Наконец-то пришло понимание опасности, понимание того, что рискуем мы по настоящему, и не какой-нибудь там виртуальной, а своей собственной головой. Вот это мысль! Скорее на бумагу! Проклятье: не нашлось карандаша…Всё время так: пока искал беднягу, из мысли улетучилась душа…

Стихи, конечно, – настроение, но самое ценное, что есть в стихах – это душа. Без неё даже классически оформленная рифма мертва. Когда стих «вымучивается», его надо сразу выбрасывать в корзинку. На высшем пике – на вдохновенье – стихи «идут» легко и свободно. Именно тогда и запечатлеваются «чудные мгновенья». В обычной жизни (а таковой является большая её часть), стихам надо помогать. Но не вымучивать. Может быть противная фраза «муки творчества» всё-таки предназначена для прозы? Эх, умом это все понимают, но ум не принудит раскрыться душу, а очень часто, чаще, чем хотелось бы, мешает самая обыкновенная (впрочем, обыкновенная ли?) лень.

ЛЕНЬ

О, это страшная, сладкая сука.

это паук, это демон злой.

Лезет в душу она без стука,

насылает истомы зной,

прижимается грудью в вальсе,

поцелуем кипит на щеке,

и, как женщина, молит: «останься»,

но стилет зажимает в руке…

Неохота бороться с этим,

невозможно себя понять,

ах, какой же тут нужен ветер,

чтоб тенёта её порвать.

О, какую тут надо силу,

и привычку себя держать.

Только слышу: «Попался, милый,

ну, слабо на курок нажать»?

..........

В решете они в море ушли,

в решете.

Нет опоры надежной у них

в пустоте…

Где их души томятся?

где их сгинул баркас?

Ваши трудности, братцы, -

как игрушки для нас.

Мы, как вы, были верны мечте,

хоть возможности нынче – не те,

и стотонные лайнеры,

самых разных кампаний

бороздят небеса…

Но, всё то, и – не то:

символ был – решето!

До сих пор чудеса

на планете случаются:

люди в море бросаются,

словно фишки в лото…

И приняв решето

рикошетом судьбы,

И свершив над собою свой суд…

Нет ни почестей, ни,

даже с бездны гробы

не дойдут…

Антарктида и впрямь, как бездна. Она может выпустить живых, но покойников своих не отдает. Даже те, кто не пропал в этом океане пурги, не утонул, не был разорван на тысячи кусочков раскиданных по ледяной пустыне в авиакатастрофах, а умер своей смертью – остаются здесь. Самое печальное место на станции Молодежная – это кладбище на мысе Гранат, где 20 леденящих душу надгробий лучше всяких книг расскажут о цене прорыва человечества в неведомое…

Неведомое. Не туда ли мы, все зимующие здесь, тянем и тянем свой путь? Его часто заносит и мы знаем, что обратной дороги нет. Не нами он начат, не нами будет закончен. Да, он, похоже, бесконечен…