Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий

На самом деле Дамиан некоторое время распространял информацию о культурах, с которыми сталкивались португальцы по всему миру. В начале 1540-х годов с ним связался секретарь Венецианского совета Джованни Баттиста Рамузио, который пытался собрать воедино сообщения о путешествиях, совершенных европейцами за последнее время. По просьбе Рамузио Дамиан предоставил ему экземпляр подробного описания Эфиопии, сделанного португальским миссионером Франсишку Алварешем, которое впоследствии было опубликовано в революционном труде Рамузио по всемирной истории Navigationi et Viaggi 1550 года. Однако Рамузио испытывал трудности с получением многих подробных географических описаний, составленных во время португальских экспедиций, – вследствие так называемого «заговора молчания», который запрещал делиться этой информацией с другими странами или предавать ее огласке. После возвращения Дамиана в Португалию Рамузио наконец удалось заполучить копию давно разыскиваемой «Книги Дуарте Барбозы» (O livro de Duarte Barbosa), хотя в то же время он нашел один экземпляр в Севилье, вероятно, в большой библиотеке Фернандо Колумба[346]; этот экземпляр также могли добыть в Португалии с помощью шпионажа. После того как Дамиан стал архивариусом в Торре-ду-Томбу, Рамузио тоже приобрел экземпляр труда Suma Oriental Томе Пиреша, который искал, хотя из книги предварительно изъяли наиболее ценную информацию о Молуккских островах и торговле пряностями – вот как сильно, сетовал Рамузио, могут влиять интересы принцев. Сборник путешествий Рамузио, который Дамиан обильно обеспечил запрещенными документами, позже переиздали и дополнили (среди прочих) Ричард Хаклюйт[347] и Сэмюэль Перчас[348], и в дальнейшем он стал краеугольным камнем знаний о внешнем мире для тех европейцев, что были достаточно любознательны, чтобы стремиться к нему. Благодаря Монтеню и Рамузио усилия Дамиана в последующие десятилетия принесли свои плоды: его пронзительные воспоминания о преследовании евреев в Лиссабоне будут использоваться в аргументах против антисемитизма в Венеции, переданная им информация об Эфиопии войдет в польские истории мира, а скептический релятивизм, привитый Монтенем, сохранится и в итоге породит традиции самоанализа в европейской мысли после колониализма и мировых войн[349].

Впрочем, доминирующим импульсом, несомненно, служило ревностное желание сохранить веру в собственное культурное превосходство, и подобный импульс характерен не только для Европы. Китайцы уничтожили документы о контактах Чжэн Хэ во время его исследовательских экспедиций начала XV века, поскольку считали, что они относятся к периоду опасного иностранного влияния. В столетие, последовавшее за смертью Дамиана, османы пытались позиционировать себя в качестве единственных наследников Рима и правителей мировой империи, а Япония и Китай закрыли свои двери для европейцев, пытаясь отгородиться от внешних тревожных идей. Хотя физическая изоляция Японии и Китая кажется западному человеку странной и чрезмерной мерой, в каком-то смысле эта изоляция была не сильнее, нежели установленные между Европой и остальным миром неплотные барьеры, позволявшие проникать внутрь товарам и богатству, но отсеивавшие идеи, свидетельства и протесты остального мира, зачастую с помощью простого механизма признания лишь того, что вписывалось в европейские архивы – бумажных документов, написанных латинской графикой и поданных по официальным каналам. Хотя кое-кто признавал, что устные рассказы (подобные тем, что Магнус записывал у лапландцев) могут быть столь же древними и достоверными, как и письменные, обычно устные сообщения презирались и отвергались – включая исторические традиции певцов Молуккских островов и гриотов[350] государства Сонгай в Западной Африке. Те знания о далеких землях, которые все же попадали в архив, проходили через фильтр европейских глаз и часто оказывались под замком как тщательно охраняемые секреты; после объединения Португалии и Испании в 1580 году испанский архив в Симанкасе перенял методы Торре-ду-Томбу, и документы Испанской империи претерпели аналогичное обращение. В отдельных случаях документы неевропейской жизни чудом сохранились в несортированном виде – например, в каирской генизе[351], где местная еврейская община выбросила все записи на иврите, чтобы спасти священные тексты от уничтожения, – однако во многих случаях они были утеряны, а их ценность осознали слишком поздно[352].