Океан уходит, океан приходит (СИ)

− Вот так, − слышит она бормотание своей напарницы. Что там происходит у нее не посмотреть. Как далеко эта женщина собирается зайти?

Постойте, у нее же с собой ампула со снотворным! Вот только как…

«Ким, все только ради тебя!» − подумала она, подавшись вперед и впившись в рот этой тетки. Конечно, та не ожидала такого напора. Налия вспоминает всю свою бурную молодость, весь свой опыт, полученный на студенческих вечеринках, в полутемных клубах, пропахших пивом и потом… Главное - покрепче зажмуриться и представить кого-то другого. Кого, неважно: басиста «Темного безумия», Золлан, Человека в Лодке… Да хоть Зила!

Ногтем поддеть защитный колпачок, осторожно вытащить руку из воды… И резко вогнать иглу ей в спину. Как хорошо, что Налия не успела задуматься, иначе бы рука дрогнула. Санитарка дернулась, но Налия крепко вцепилась в нее.

− Ну, наконец-то! − услышала она голос Золлан. Девушка торопливо плыла в ее сторону. − Я уж думала, понравилось тебе, что ли… Давай скорее!

В рве-бассейне есть ниша, где вода достает только до пояса и где можно сидеть, туда-то они и оттаскивают тела. Золлан рассказывает, что тут часто дремлют, и это не вызовет подозрения.

− Кто-то из Центра может наблюдать, а так я бы с большим удовольствием оставила этих старых кляч в воде! − добавила она. − Ты это… извини, но их надо было вырубить, нельзя, чтобы они тут сидели, когда мы выйдем.

− Ох уж эти закрытые общества со строгими запретами… − приговаривает Налия, поспешно вылезая и вытираясь. − Всегда подозревала, что именно там все сплошь лютые извращенцы, но этот ваш Центр даст всем из них сто очков вперед!

Она чувствует себя очень грязной после этого, гхм, приключения, и прилипшие к телу водоросли только усиливают это ощущение.

− А я представляла, что обжимаюсь с тобой, кстати, − призналась она, желая разрядить обстановку.

Золлан аккуратно снимает лист у нее с плеча.

− Я тоже думала о тебе, − смеется она. − О тебе и твоих милых тонких ручках… Забавный вы народ, странники.

***

Я была странником. А это означало, что я могла видеть вещи, которые другие не могли видеть. А еще это означало цветные сны и неправильные мысли. Я всегда знала, что в нашем мире не место таким, как я. Что мне будет плохо, когда в четырнадцать лет меня заберут в Отряд. Там все поймут, что я − странник, и тогда меня заберут в Центр, и там будут лечить, а это очень больно. А когда выпустят, я больше не буду странником. Вроде бы звучит не так плохо, ведь тогда я бы стала нормальной, но все почему-то так боятся этого Центра. И я тоже боялась. И вовсе не хотела, чтобы меня лечили.

Вообще-то, родители должны были сразу отвезти меня в Центр, как только узнали правду, хотя мне еще не было четырнадцати. Я думала, так они и сделают, и тряслась от страха, сидя в кузове отцовского грузовика. Но они не отвезли меня в Центр. Вместо этого мы приехали в лес. Мы ехали почти весь день, я ничего не видела из кузова, лишь чувствовала, как машину подкидывает на неровной дороге. Потом мы еще шли пешком. Лес становился все гуще и гуще. Наконец, мы выбрались на поляну, где стоял крошечный деревянный домик, покосившийся от времени.

Мать сказала, что мы теперь будем жить здесь и что меня никогда не заберут в Отряд. В домике жил еще один человек, который вышел к нам. Я впервые видела такого, как он. Это был очень худой мужчина, бородатый, с длинными спутанными волосами. На голове он носил непонятную зеленую повязку с узорами из листьев, а на шее − зачем-то какую-то веревку с нанизанными на нее кусочками ракушек. Даже саат-хо с болот рядом с ним смотрелись бы не такими грязными и оборванными. Он выглядел как сумасшедший, причем основательно потрепанный жизнью сумасшедший, но мне он сразу понравился. Именно тем, что так отличался от всех, кого я видела.

Так я узнала, что у мамы был брат. И он тоже был странником.

Тогда же я узнала, что странники могут еще и путешествовать. Что существуют, оказывается, сотни, тысячи других миров. Дядя почти всегда молчал, но на мои вопросы отвечал охотно. Правда, рассказывая, он всегда смотрел куда-то вдаль, сквозь меня. И мне иногда казалось, что если я постараюсь, если как следует всмотрюсь туда же, я тоже смогу увидеть то, что видел он.

Как я мечтала тогда увидеть хоть один другой мир, не похожий на наш! Но дядя сказал, что все порталы в нашем мире теперь закрыты. Ему удалось побывать в паре миров в молодости, и он ужасно жалел, что вернулся назад. Оказывается, не везде считали, что быть странником − плохо. Где-то это, наоборот, считали особым даром.

Отец ужасно злился и требовал прекратить наши разговоры о мирах и странствиях, поэтому мы беседовали тайком. Это было несложно: оба родителя часто отсутствовали. Я даже не знала, чем они занимались, и не интересовалась − слишком я была погружена в себя, в свою природу, и только рассказы дяди могли тогда заинтересовать меня.