Океан уходит, океан приходит (СИ)

Как сейчас помню − пробуждение на новом месте, беглый взгляд в зеркало, о, боже мой! Моя любезная семейка была бы в ужасе, но, кажется, я решил больше не оглядываться на них. И вообще на людей. Ледяной душ, кофе, чистая одежда из глубины чемодана. Я опять похож на гребаного ангелочка, которым я вовсе не являюсь, но эта маска где-то даже удобна. Она располагает к себе. Я не собираюсь сближаться с людьми, но для далеких, деловых, скажем, контактов − самое то.

Нужные мне телефоны я выписываю долго и тщательно, выводя цифры в блокноте каллиграфическим почерком. Обычно пишу я быстро, и буквы в моих записях напоминают кардиограмму, сделанную пьяным в салат врачом на неисправном приборе. Но тут зачем-то старался, выводил каждую цифру, каждое имя. Даже такая малость почему-то сильно утомила меня, и я вышел на улицу.

Майское солнце, греющее уже вполне по-летнему, на улицах толпы: восторженно визжащие школьники, студенты… Какой-то праздник? Все будто бы знакомы друг с другом, у нас в Виррах такого не было. У нас в школу-то редко ходили, только сдавали экзамены четыре раза в год. Учителя приходили к нам на дом, их специально приглашали. Мое общение со сверстниками старались свести к минимуму, и против этого я вовсе не возражал. Моя внешность бесила их, просто приводила в ярость. Но тут, похоже, все было по-другому. Я с интересом наблюдал, как эти шумные яркие дети веселятся, радуются, завидев друг друга, делятся выпивкой. Смотрел отстраненно, пока не нахлынул очередной приступ меланхолии и жалости к себе: «а для меня все это уже не доступно», «наверное, я и тут не задержусь».

У меня такое регулярно. Это семейное. Расстроит, разозлит что-нибудь, и пошло-поехало по нарастающей. Сразу вспоминается мать. Только что убивалась по поводу моих волос, − опять они слишком быстро отросли − и вот уже причитает, что такими темпами я вырасту одним «из этих самых». И на наркотики подсяду. И она не выдержит такого позора. Пальцы к вискам, а потом хватается за ножницы… А потом − картинно умирать, так, чтобы весь дом слышал. Как же меня это доводило, а ведь сам стал таким же, вот, полюбовался на нетрезвых школьников, и все, ах утраченные мгновения!.. Вирры следовало вытравить из своей головы раз и навсегда. Я натянул на лицо равнодушную улыбку. Пробежался глазами по списку телефонов. Надо вернуться домой и заняться делом. Вот, уже кто-то на меня пялится, отлично…

Я не знаю, почему заговорил с тем парнем. Как-то умилил, что ли его растерянный-потерянный вид. Позабавила его молодость, − ему было, наверное, лет тринадцать − сбивчивая речь, застенчивость. Все это вызывало какие-то братские чувства, а у меня раньше такого не случалось.

Гадает, девица ли я. Это очень заметно. Но спрашивать стесняется. Забавно. В Виррах все знали, кто я, в столице взгляд у обывателей был более наметанным. В глазах − немая мольба. «Кто-нибудь, помогите». Я знаю, каково это − когда тебе очень нужна помощь, и ты боишься попросить о ней, лишь молча бредешь в неизвестном направлении, хотя хочется заорать во весь голос. Что такое? Подруги или сестры, неважно, в полиции… Пьянство в неположенном месте. Ситуация настолько знакомая и привычная для меня, что я с трудом сдержал смех. За те два года я порой попадался и не на таком… А для него − звали парнишку как-то длинно и экзотично, сочувствую, чувак, сам вот мучаюсь всю жизнь − это была Проблема с большой буквы. Крушение миров.

В столице я натренировался уламывать полицейских и охранников. Даже тех, которые совсем-совсем деревянные игрушки. Вот когда моя физиономия была как нельзя кстати. Делаешь лицо круглой идиотки, но притом идиотки уверенной, и вперед. Правила игры были настолько знакомы, и все было так элементарно, что у меня подскочило настроение. И приятно было для разнообразия кому-то помочь, а не сидеть, вздыхая от жалости к себе. Я помню, как, окончательно войдя в роль, вошел в камеру, отодвинув с дороги оторопевшего копа, притянул к себе обеих девушек, не успев даже толком их рассмотреть. А потом, когда мы покинули «гнездовье закона и порядка» и встали во дворе, рассматривая друг друга, одновременно смущенно и с любопытством, с трудом подавляя желание рассмеяться, по-моему, я тогда не выдержал первым, и мы все хохотали непонятно над чем, как-то незаметно они все вошли в мою жизнь.