Океан времени

Петербург — Берлин, 1922–1923

III

«Быть может оттого, что сердцем я слабею…»

Быть может оттого, что сердцем я слабею,
Я силюсь дальнее и вечное обнять,
И то немногое чем на земле владею
Мне все труднее сохранять.

Чужая даль немилого ландшафта
Сиянием увы! не просквозит.
Где небо синее и с Палатина вид
На солнце, на историю, на завтра?

О если б лишь затем унынье этих дней
И тишины глухой и мирной,
Чтоб дух созрел и чище и верней
Для песни, как земля, обширной.

1925

«Есть в одиночестве такая полоса…»

Есть в одиночестве такая полоса,
Когда стесняет наконец молчанье,
И мысль жужжит как на стекле оса.
Тогда тебя на расстоянье

Пленяет мир, который утомлял,
И непонятно отчего же?
И все кого ты горько изумлял
Найдут, что ты сейчас и лучше и моложе.

Пускай тебя ревнует тишина —
Ты воротишься к ней с повинной,
И снова счастия единственной причиной
Тебе покажется она.

1925

«Вновь, забываясь до утра…»

Вновь, забываясь до утра,
Ты повстречаешь, о бездомный,
Не легкий профиль Opera,
А в поле ветер злой и темный.

Не правда ли твоим мечтам
Милее зарево и пламя,
Чем эти отблески реклам,
Рассеяные облаками.

Да. Ты отравлен навсегда:
Суровый и к печали жадный
Ты мир спокойный и нарядный
Не можешь видеть без стыда.

1925

Неаполь

Звучит canzona napoletana,
Мигнул маяк и вот исчез.
Любовь Изольды и Тристана
Не опечалит таких небес.
На улицах мощеных лавой
Прилежные ослы кричат,
По стенам вьется виноград,
И вам покажутся забавой
И над Везувием дымок
И тот в таверне уголок.
Толкнули стол, ножи схватили
Как будто в опере, — но вот
Убитого плащом накрыли
И Русинелла слезы льет.

Тяжелым кружевом балкона
Увито каждое окно,
В горбатых улицах темно.
Все удивительней канцона,
И море падает в ответ,
Нарядный берег ударяя.
Прозрачность эта голубая
И Капри острый силуэт
Сродни канцоне. Отчего ж —
Меня пронизывает дрожь?

Нет, ничему душа не рада —
Блистательные берега
И неба легкая дуга
Придавлены Вратами Ада.
Я слышу как огонь ревет:
Везувий слабо озаренный —
Конечно только дымоход
Той безысходной накаленной
И вечной смерти. Словно тушь
Ночь зачернит глухие зданья, И
будут явственны рыданья
Навеки осужденных душ.

1925

«Все ближе но мне могила…»