Океан. Выпуск четвертый

Приходилось с грустью констатировать, что мы были чернорабочими подводных поисков, рядовыми армии искателей, безымянным сбродом, вооруженным угольными лопатами и банками из-под огурцов. День за днем мы, обдирая руки, ворочали на дне камни под присмотром трески, разгребали песок и мечтали лишь о том, чтобы снять водолазный костюм и почесать там, где чешется. В прошлом году, правда, напали разок пираты. Повезло — иначе бы нас вообще подняли на смех.

В начале июня мы познали новый взлет славы. Американский журнал «Национальная география» напечатал мою статью с цветными фото на тридцати двух страницах. Первый номер, пришедший в Белфастскую публичную библиотеку, был украден с полки через сорок пять минут. Второй номер исчез из университетской библиотеки еще четверть часа спустя. Местная газета перепечатала фрагменты из этой статьи, причем наборщик извлек из ящика самый крупный шрифт для заголовка — тот, что был использован для объявления о конце войны. Через всю первую полосу газеты тянулось слово «ЗОЛОТО». Телевидение снова отрядило в море свой летучий отряд, а любопытные карабкались по овечьим тропам на откос с биноклями в руках. Вскоре они убедились, что смотреть, собственно, не на что.

Шла обычная работа. Вставали в 8 утра, в 8.30 — завтракали (кроме дежурного «надувальщика», который поднимался раньше и наполнял у компрессора баллоны), в 9 — грузились на «Зодиак»; до этого облачались в шерстяное белье и два комбинезона. Выходили в море в 10; в 11.15 — первое погружение, три часа работы на дне, пока не кончится воздух в баллонах. Подъем, пятнадцать минут отдыха. Второе погружение — снова три часа на дне.

Вечером — отдых. Одни разбивают извлеченные со дна спекшиеся куски магмы, другие чинят компрессор, движки или латают комбинезоны (после каждого погружения мы вылезали с дырками на локтях и коленях). Я пополняю список или занимаюсь срочной обработкой найденного «материала».

Когда наконец мы вытягиваемся на постели, то понимаем, что охота за подводными сокровищами — всесторонний спорт. Действительно, болит все: лицо, примятое маской, рот от загубника, уши от мотора, спина от лопаты, ноги от камней, плечи от таскания тяжестей, руки от тросов.

В море не бывает суббот и воскресений, так что за сезон мы теряем каждый по восемь — десять кило веса. Пауза наступала только в шторм. Но и тогда Морис объявлял аврал: ремонт снаряжения, очистка лодок. Все принимались орудовать щетками и плоскогубцами, а Франсис получал особое задание — обмерить, взвесить и рассортировать тысячи свинцовых пуль и ядер.

Вечером в непогоду я раскладывал на столе непристроенные обломки серебра и пытался собрать из них нечто бывшее целым незадолго до полуночи 26 октября 1588 года.

Часть вещей мы отправляли в лабораторию консервации при университете Ольстера. Дело в том, что все металлические предметы, долго находившиеся под водой (за исключением золота и свинца), и все органические соединения (кости, кожа, дерево и т. д.) нуждаются в особо тщательной обработке. Например, железное ядро, когда с него сдирают корку ржавчины и песка, кажется абсолютно новеньким. Но достаточно оставить его на открытом воздухе, как через несколько минут оно сделается коричневым, через час — рыжим, а через две недели под воздействием кислорода, влаги и разницы температур сморщится, теряя лоскуты наружного слоя. Пару месяцев спустя вместо ядра у вас останется маленькая кучка ржавчины.

Якоря и пушки ждет тот же удел, но через более продолжительное время.

Деревянный бимс, или скульптура, которую крепили на носу парусных судов, может благополучно пролежать века в донном песке. Но, высохнув на воздухе, дерево мгновенно трескается. Поэтому извлекать подобные вещи, не имея на берегу готового раствора для консервации, значит обречь их на вторую и уже окончательную смерть. А ведь так нередко поступают неопытные любители.

Первую помощь останкам Армады я оказывал на месте, но, если требовалась квалифицированная обработка, я прибегал к услугам лаборатории. Сотрудники ее бескорыстно занимались этим делом. Так, они сохранили новехонький эфес шпаги из «нежного дерева» (по определению университетского ботаника), куски дубовой обшивки галеаса, приклад мушкета, подошвы сандалий и много других ценных вещей.

…Меня легонько трогают за щиколотку. Я целиком подлез под камень, так что снаружи остались лишь нижние конечности. Пятясь, выбираюсь оттуда. Это Луи.

За стеклом маски вижу два круглых глаза и сияющую улыбку. Вокруг шеи у него намотана в три ряда толстая золотая цепь. Целые километры цепи.

Сезон, как я уже говорил, начался без сенсаций. Инвентарный список конца апреля и середины мая выглядел почти как ведомость приемщика вторсырья: одни обломки. Первая золотая монета в четыре эскудо появилась лишь 11 мая. Извлек ее Луи. А в июне с Луи не стало сладу. Мы, стесняясь, выкладывали на палубу какие-то жалкие крохи, а Луи спокойно вытряхивал из своего мешочка дукаты, дублоны и драгоценности в качестве гарнира.