Океан. Выпуск одиннадцатый

Калласте не уходил с мостика. На темных пологих валах, кативших навстречу «Каяку», появились пенные барашки — верные предвестники шторма. Но капитана это радовало. Чем выше волна, тем больше надежд пройти через Атлантику незамеченными немецкими лодками. В шторм они опускались на глубину, всплывая только для того, чтобы перезарядить аккумуляторные батареи и пополнить запас воздуха.

Весь день Калласте был занят. Разговаривал с шипшандлером, ездил в управление порта, встречался с портовыми чиновниками… Вокруг были люди, и каждый говорил о чем-то своем, но мысли капитана все время возвращались к одному: что там в Таллине?

Переждав порыв ветра, капитан отворил дверь в рулевую рубку. Фокстерьер шмыгнул мимо его ног, видимо радуясь, что теперь можно будет согреться, надежно укрывшись от резкого ветра и холодных брызг, обдававших мостик.

У штурвала стоял рулевой Карл Пиик. Он сдержанно сказал:

— Добрый вечер, капитан.

Калласте кивнул. В рулевой рубке было полутемно. Только подсветка компаса мерцала в темноте. «Каяк» шел без огней. В каютах иллюминаторы были задраены светомаскировочными заглушками. Коридоры были едва освещены синими лампами.

Карл Пиик откашлялся. Калласте почувствовал, что матрос что-то хочет сказать, но тот медлил. Капитан искоса взглянул на рулевого. Немолодое, изрезанное морщинами лицо, глубоко запавшие глаза. От виска через всю щеку сбегал шрам. «От чего бы это? — подумал капитан. — Портовая драка или несчастный случай?»

— Пиик, — сказал Калласте, — я вот смотрю на вас и думаю: где это вы заполучили такую зарубину?

Рулевой пощупал шрам.

— Как-нибудь расскажу, капитан. — Он посмотрел на Калласте. — Давняя история.

Помолчали. И все-таки у Калласте было ощущение, что стоящий рядом человек хочет что-то сказать. Что-то очень важное и нужное. Калласте молча смотрел на вздымающееся море. Ждал, но Карл Пиик так ничего и не сказал.

Калласте свистнул фокстерьеру и вышел из рулевой рубки. Пес весело бежал впереди. Он любил, когда капитан обходил судно. У трапов фокстерьер останавливался и ждал, пока капитан спустится. Пес боялся крутых ступеней.

Калласте был в машинном отделении, когда его вызвали в радиорубку. Вахтенный доложил, что радист принял сигналы бедствия. Калласте, прервав осмотр судна, тут же поднялся к радисту. Открывая дверь рубки, капитан услышал отчетливые сигналы: «SOS! SOS! SOS!» Лицо радиста было взволнованно и сосредоточенно.

— Где они? — спросил Калласте.

Радист тут же запросил гибнущий корабль. Капитан взглянул на карту. Судно терпело бедствие по курсу «Каяка». Самое большее в трех часах хорошего хода.

— Запросите, — сказал Калласте, — какое у них повреждение.

Радист выключил прием и перешел на передачу. Когда он вновь переключился на прием, с гибнущего корабля запросили:

— Кто вы? Ваши координаты? Назовите судно.

Калласте неожиданно для радиста вырубил питающий аппаратуру аккумулятор.

— Это немцы, — сказал он, — подлодка.

Радист оторопело смотрел на него.

— Сволочи! — возмутился капитан. Он знал уловки немецких подводников. Они выходили на торговые пути и слали в эфир сигналы бедствия. Того, кто, откликнувшись на сигнал, подходил спасать, встречала торпеда.

Капитан изменил курс «Каяка», круто взяв на вест. Зарываясь в волны, судно самым полным ходом уходило из опасной зоны.

В рулевую рубку поднялся Игнасте, но капитан, передав ему вахту, еще долго не спускался в свою каюту.

Море бушевало, гигантские валы свободно перекатывались через фальшборт, и вода гуляла по палубе. Капитан стоял за спиной рулевого, время от времени поглядывая на компас. Прошло больше часа. Калласте вновь вернул судно на прежний курс и дал команду сбавить обороты.

Как только машина изменила режим работы, вибрация палубы под ногами утихла и люди заметно повеселели. Рулевой даже тихо засвистал какую-то мелодию. Игнасте принес термос с горячим кофе. Но капитан от кофе отказался, позвал пса и, пожелав счастливой вахты, ушел в каюту.

Предыдущая бессонная ночь и волнения дня дали себя знать. Но, закрыв глаза, капитан вспомнил рулевого Карла Пиика, шрам на щеке и его слова: «Как-нибудь расскажу, капитан… Давняя история».

«О чем он хотел рассказать?» — подумал Калласте. Но судно качало, веки слипались… Капитан уснул, и мысли оборвались.

Когда капитан проснулся, ветер отдувал ткань шторы у иллюминатора и в образовавшуюся щель проглядывало ясное голубое небо. В первую минуту капитану показалось, что он проснулся в таллинской квартире и сейчас откроется дверь, войдет Гельма, жена. У нее густые льняные волосы…

Но «Каяк» качнуло, и Калласте понял, что он на судне. Капитан повернулся на бок и в углу каюты увидел фокстерьера. Тот безмятежно спал.

— Ну да, — сказал Калласте, — спишь, старина, а хозяин бодрствует.

Фокстерьер недовольно пошевелил ухом. Он был действительно стар и любил поспать.

— Спишь, — сказал Калласте, — нехорошо.

Фокстерьер вильнул хвостом, но не открыл глаз.

Калласте расшторил иллюминаторы, и каюту залило яркое солнце. Море успокоилось. Пологие волны лениво подкатывали к борту «Каяка».