Океан

Однажды утром Пако — цыган из Алманзоры, на которого Сентено привык рассчитывать даже в самых безнадежных делах, — проснулся, встав с левой ноги, принюхался, словно гончий пес, затем заявил, что в доме воняет, и, собрав свой небольшой чемоданчик, направился к двери.

— Почему?

— До того как стать легионером, я был бандерильеро в квадрильи Рафаеля Ель-Гальо. У него я научился одной вещи: когда внутренний голос велит тебе не соваться вперед быка, не вступать в сделку или не спать с женщиной, то слушайся его, слушайся и беги прочь. Быков, сделок и женщин в твоей жизни будет еще много, ты же в этом мире уже не повторишься.

— И чего ты боишься? — задал вопрос Дамиан Сентено. — Вшивых рыбаков?

— Нет. И ты это знаешь. Я могу испугаться сам, но напугать меня никто не может, — ответил цыган. — На этот раз я испугался сам. На этом острове есть что-то… И это что-то стоит выше дона Матиаса Кинтеро, а он даже в Мадриде считается важной персоной. И не спрашивай меня ни о чем: если бы я знал, что это, я бы обязательно тебе сказал. Но я предчувствую недоброе, и этого мне достаточно. Пока, сержант! — добавил он. — Ты ничего мне не должен, так же как и я не должен тебе. Но ты вспомнил обо мне, когда наклюнулось это дельце, потому в благодарность я дам тебе добрый совет — беги отсюда, линяй, пока не стало слишком поздно.

Сказав так, он не торопясь удалился, зная, что впереди его ждет долгая дорога. К товарищам своим, которые вышли на крыльцо дома и смотрели ему вслед, он был совершенно безразличен, равно как к женщинам и детям, глядящим на него сквозь приоткрытые двери и щели между ставен. Он шел размеренным шагом, с гордо поднятой головой, так потерпевший поражение тореро, душу которого разрывает на части чувство стыда, величественно вышагивает по улицам города, не склоняясь под ударами летящих в него со всех сторон насмешек.

— Добро! — прервал молчание Хусто Гаррига, когда фигура цыгана превратилась в крошечную точку на горизонте. — Теперь нас только трое, а жителей в деревне столько же, сколько было в день нашего приезда.

— Рассчитывай на меня, так что нас четверо, — поправил его Дамиан Сентено. — И Дионисио с Мильмуертесом скоро вернутся.

— Сомневаюсь.

Они пристально посмотрели друг на друга. Во взгляде Сентено явно читался упрек.

— Раньше ты никогда не сомневался в успехе.

— Несколько дней назад Пако мне сказал: «Эти не вернутся, ну и я уйду». И я ему поверил, потому что впервые в жизни видел его напуганным по-настоящему. А тебе ли не знать, как сложно напугать этого чертового цыгана? В поселке говорят, что девчонка — дочка старого Пердомо — колдунья, и это мне не нравится.

— Ерунда! Все это ерунда, старушечьи бредни, за которые с охотой цепляются всякие засранцы, вроде Пако, которые решили свалить по-тихому. Скорее всего, галисиец и Мильмуертес напали на след нашего птенчика и теперь пытаются сцапать его. А может, в эту самую минуту они уже тащат его сюда? Откуда нам знать, что там происходит? На этом чертовом острове нет ни телефона, ни телеграфа. На Тимафайа тоже. Будь все проклято! Стоило парням задержаться на пару дней, как вы уже готовы в штаны наложить со страху!

— Ты знаешь, что я не боюсь. И плевать я хотел на то, что произошло с этими мерзавцами! Я приехал сюда делать свою работу, и я ее сделаю, исполню любой твой приказ. Но даже ты не можешь заткнуть мне рот и запретить говорить то, что я думаю. Я знаю Мильмуертеса уже пятнадцать лет, и такого ловкого сукиного сына еще поискать надо. Должно быть, они находятся сейчас километрах в тридцати отсюда, и я ни за что на свете не поверю, что он до сих пор не нашел способа с нами связаться.

Пако же, добравшись до развалин ветряной мельницы, стоявшей на вершине небольшого холма у самого края дороги в километре от селения, остановился и посмотрел назад, словно навсегда хотел запомнить Плайа-Бланка, море и остров Исла-де-Лобос. Затем, развернувшись на месте, он окончательно скрылся из виду. Он шел походкой человека, который никуда не торопится, так как никто его не ждет. Пако-цыган еще не знал, что ему суждено до конца своих дней оставаться на Лансароте. Вначале он станет сутенером в одном из публичных домов, позже — барменом и, наконец, когда пройдет порядком времени, а в карманах его заведутся деньжата, владельцем рыбацкой флотилии. Однако за все эти годы он ни разу не пожелает вернуться в то селение, откуда ушел однажды утром, стыдясь самого себя.

В это же самое время Дамиан Сентено сказал Хусто Гаррига:

— Хорошо. Завтра я должен навестить дона Матиаса. По дороге я зайду в Тихано и постараюсь выведать, что же произошло. — Он покрутил из стороны в сторону головой, потом кивнул в сторону нового каравана верблюдов, который, приближаясь, спускался по склону горы Фемес: — Нам придется стать еще более жестокими, ибо эти кретины способны запастись водой на всю жизнь… — Он устремил взгляд на дом, стоящий на отшибе. — Ты обратил внимание на толстушку, которая постоянно ходит в цветастом платье?