Океания

Не стоило мне открывать эту дверь, как не стоит входить в воду, таящую в непроглядной мути своей обитателей, тебе неведомых ни формами, ни нравом, ни повадками. Погружаясь в неизвестность, доверяешь тело свое, быть может, острым зубам, охочим до плоти, ядовитым плавникам, секущим вены и отравляющим кровь, длинным, сильным, скользким «лианам», что обвивают кольцами ноги и, зацепив за кожу зубастыми чешуями, тянут на илистое дно, и, прощаясь с солнечным миром навсегда, ты вспыхиваешь последней мыслию: не стоило мне открывать эту дверь.

По правде сказать, дверей было много, дюжины две точно. Все полотна разные: сводчатые, тяжелые, набранные дубом, окованные железом, ажурные, кованные причудливыми сюжетами внутри своих костлявых тел, простые, глухие, с облупившейся краской и сорванными ручками, филенчатые, со вставками из стекла и мозаики, зеркальные, несущие в своих кристаллах память о каждом, кто подходил к ним. Над дверьми красовались таблички с одинаковой надписью – «Судьба». «Выбирайте, сударь», – распевали они хором. «Выбери меня», – солировала каждая.

Я пребывал в замешательстве. Это не развилка и даже не перекресток – слишком много возможностей выбрать судьбу открывалось передо мною. Совет, низкий поклон ему, дабы освободить меня от забегов между полотен, от одного к другому, а возможно, и в обратном направлении, свернул пространство в кольцо, я в центре, «выборы» вокруг меня, очень удобно. Повертевшись на месте флюгером, я на всякий случай спросил у Совета:

– Это лотерея?

– Это выбор, – последовал ответ.

– А что за каждой дверью, можно посмотреть? – Это была жалкая попытка хоть что-то выведать, настолько жалкая, что я не надеялся на ответ, но тем не менее получил его:

– За дверью Судьба, посмотреть нельзя.

«Коротко и ясно, – подумал я, – и главное, продуктивно». Мысли мои услышали:

– Посмотреть нельзя, можно почувствовать.

– Благодарю, – ответил я вслух.

Это было уже что-то, зубастых обитателей мутных вод не показали, но подсказали попробовать опустить один палец, а не всю ногу. Я стал медленно поворачиваться, разглядывая двери и прислушиваясь к себе, словно древний человек, окруженный стаей волков, с одной рогатиной в руках, высматривающий вожака, чтобы броситься именно на него. На третьем круге ручки, петли и филенки начали сливаться в бесконечные линии, глаза мои заслезились, возникло легкое головокружение, но сердце «молчало», «вожак» не проявлялся. Наконец, потеряв терпение, а с ним и равновесие, я остановился, припав на колено.

– Все, ничего не слышу, видимо, мне безразлична судьба.

Совет отреагировал немногословно:

– Выбирай.

Я поднял помутившуюся голову и, проморгавшись, уставился на дверь, что была прямо перед глазами. Узкое сводчатое полотно, обитое синим бархатом, с золотой лилией, вышитой на нем. Многократно проскакивая взглядом мимо этого синего пятна, я не получал никакого отзыва в груди.

– Пусть будет эта.

На мой выбор Совет выдал, как обычно, коротко и безэмоционально:

– Входи.

2

Судьба открылась мне навстречу легким скрипом, походящим на стон гурмана, когда язык из тончайшего прибора для определения вкусовых достоинств блюда превращается в лопату, сгребающую еду с вилки во чрево уже не дегустатора, но обжоры.

Я переступил порог, дверь за спиной скрипнула еще раз, гурман упал без чувств и захрапел.

Меня окружал двор в готическом стиле, обрамленное невысокими каменными стенами пространство пересекалось аркадой, увенчанной гипсовыми лилиями, напротив, под стражей двух каштанов, пряталась вторая дверь, точно такая же, как та, в которую я только что вошел. В центре двора, подбоченившись, стоял человек.

Высокий, статный красавец, откинув голубой плащ, расшитый уже знакомыми мне лилиями, блеснул позолоченным камзолом и, сорвав с головы широкополую шляпу, украшенную пером фазана, выдал умопомрачительный реверанс, подняв облако пыли, от которой я столь громогласно расчихался, что мой визави, удивленно вскинув брови, произнес:

– Канонада – как под Ля-Рошелью.

– Простите, господин, вы моя Судьба? – нерешительно спросил я.

– В некотором роде, и называйте, сударь, меня просто – Сир. – Человек вернул шляпу на приличествующее ей место и улыбнулся.

– И в каком же роде вы, Сир, моя Судьба? – уже смелее поинтересовался я.

– Видите, сударь, дверь за моей спиной? Вам туда.

– Благодарю покорнейше, – ответил я с максимально доступной мне учтивостью и сделал шаг.

Рука мушкетера, буду называть его так – уж больно похож, – легла на эфес.

– Через мой труп. – Серые глаза его, секунду назад улыбавшиеся, сделались стальными.

– Сир, вы это серьезно? – недоумение мое вырвалось наружу дрогнувшей интонацией. Вместо ответа он вынул шпагу и принял стойку. «Позиция номер семь», – пронеслось у меня в голове непонятно откуда.

– Защищайтесь, сударь, – произнес «мушкетер» и, сделав выпад, коснулся шпагой моего правого предплечья. – Туше – сообщил он, вернувшись в исходное положение.

– Мне нечем, да и зачем? – запротестовал я, и в тот же момент его шпага проскользнула у меня по левому запястью.

– Куле, – с улыбкой поведал мне мой соперник.