Кайса движением плеч скинула с себя манто и, круто повернувшись, швырнула его под ноги одному конвоиру.
– Держи, – сказала она, – твоя любовница обалдеет от такого подарка!
Егерь наклонился, чтобы поднять манто, и Кайса, высоко подпрыгивая, бросилась в сторону леса. Манто так и осталось лежать, а немец получил удар сапогом по голове. Второй вскинул карабин, чтобы стрелять в женщину, но полковник отбил оружие рукой, и пуля зарылась в снег.
– Кайси, бе-ги! – не оглядываясь, крикнул Пеккала, и карабин был уже почти в его руках, когда первый егерь вдруг встал и выстрелил, даже не целясь…
Кайса услышала этот выстрел, остановилась. Над ее головой шумел лес, спасение было рядом, и… выстрел.
– Юсси! – что есть силы крикнула она. – Юсси-и!..
Она в растерянности оглянулась – за ее спиной вырастали стволы деревьев, густо переплетались ветви, там была жизнь, свобода, там шумели города, там была мирная жизнь, и вдруг… Этот выстрел!
– Юсси-и!..
И, больше ни разу не оглянувшись, она кинулась бежать обратно.
Пеккала был еще жив, он сидел на земле, пытаясь подняться, но руки его разъезжались по рыхлому снегу, и два егеря тупо возвышались над ним.
– Кайса… – с трудом произнес он, – зачем ты… вернулась?.. Зачем?..
Кайса упала перед ним на колени, взяла его голову в свои руки, запутывалась пальцами в жестких волосах.
– Юсси, мой Юсси… дорогой мой… Мы вместе… Мы вместе умрем, Юсси!.. Не бойся, милый, я с тобою…
– А я… не боюсь, – отозвался Пеккала.
Быстро тяжелела голова полковника, а Кайса все что-то шептала ему, все гладила его застывающее лицо, и даже не заметила, как один егерь накинул ей на плечи манто.
– Пошли, Курт, – сказал он.
– Пошли… – ответил второй.
И, вскинув на плечи карабины, они ушли, оставив Кайсу вдвоем с полковником.
Но скоро от нее ушел и Юсси Пеккала, и Кайса Суттинен-Хууванха осталась совсем одна.
Лапланд-генерал
Север, север!.. Время посыпает тебя снегом сыпучим и мелким, как сама пыль древности. Твои сказания скупы, словно свет далеких звезд накануне утра. История лишь изредка дарит потомкам сгнившие бревна первых поселений, тяжелые медные котлы, в которых варилась соль, да несет через века хваченную тленом бересту монашеских рукописей.
Север, север!.. Много веков назад к безлюдному берегу Студеного моря, не страшась ни меча викингов, ни зубов полярного волка, пришел из Господина Великого Новгорода деловой храбрый русич. Построил у самой воды кондовые избы, и поплыл над скалами крепкий дух печеного русского хлеба. Втаскивались в двери прадедовские сундуки, устилались половиками светлые горницы, а узкоглазый туземец уже раскидывал перед окнами голубые песцовые шкурки.
Шло время, и на диком мху появились первые кресты, наспех срубленные из кривой полярной березы. Но когда расцветала на сопках черемуха, когда тянулись караваны птиц с юга, – распахивались окошки изб, и над тундрой, перемежаясь с лебедиными звуками гуслей, неслись жизнеутверждающие голоса: «Горько, горько, горько!» И взамен ушедших рождались другие – они, как и отцы их, врастали в этот край, богатый рыбой, птицей и мягкой рухлядью. Ловчились бить китов, искали в горах железо, слюду и серебро, открывали новые острова и земли.
С моря шли на них под черными парусами в грузных иолах, украшенных драконьими головами, прославленные на весь мир викинги: Эйрик Кровавая Секира, Харальд Серый Плащ и Торер Собака, мечтавшие, как говорит скандинавская сага, «блестящий меч свой окрасить в кровавый цвет». Но «подъявший меч от меча и погибнет», – и немногие из них возвращались обратно.
Завидовали шведы богатым русским промыслам, и древняя Печенга первая подверглась опустошительному разорению. Монастырь был сожжен и разграблен, сто шестнадцать монахов и рыбаков погибло в жестокой сече, а часть русских заперлась на монастырском подворье и после отказа сложить оружие была сожжена заживо. Такое несокрушимое упорство русских людей устрашило врагов, и, вложив свои мечи в ножны, они решили приходить на Мурман отныне с крестом и Библией. Сам король Дании Христиан VI явился с целым флотом, чтобы требовать от поселенцев присяги на верность ему. Но и король Дании ушел ни с чем – Кольский городничий даже отказался разговаривать с ним.
В трудную пору стремлений России к морю Печенга и другие северные города – единственные – открывали выход в океан великому государству. Эта широкая, хотя и опасная дорога в мир привлекла внимание молодого царя. В просторной голландской рубахе, с глиняной трубкой в зубах, чем немало пугал закоренелых в «аввакумовщине» староверов, Петр I трижды побывал на севере. Веселее застучали на верфях топоры; быстрее завертелись колеса баженинских мельниц; присмирели монахи, почуяв, что потрясет царь их тугую мошну; строгие мужики-северяне вбивали в грунт сваи для новых пристаней, строили стапеля, а на стапелях корабли русского флота…
И вот эта земля, которая еще в давние времена уже не раз впитывала в себя кровь русских поселенцев и воинов, – эта земля снова стала местом жесточайших сражений.