Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Девочки-дурочки, проверившие работу федотовского прибора, были в полном экстазе, но не долго. Заявившаяся мадам-директриса орала, что такого святотатства она не потерпит. При этом ее выцветшие глаза действительно сияли. Правда, сияли они злобой, зато незамутненной. Мадам визжала, дескать, только освященные самим Роном Хаббардом (!) приборы имеет право непонятно на что, но девиц из секты тут же выперла.

Посчитав себя за благодетеля, Федотов умудрился через «изгнанных из рая» дурочек толкнуть адептам этой богадельни десяток своих детекторов лжи. Мадам гнала фирмý по три штуки баксов за аппарат, а «левые» пошли всего по сотне американских рублей, но после дефолта на вырученные деньги Федотов на месяц отправил семью к морю.

Вспоминая этот эпизод из прежней жизни, Федотов разглядывал срочно слепленный трехкомпонентный полиграф. Первый канал писал на ленту сердечные ритмы, второй проводимость ладоней, третий фиксировал потенциалы височных областей головной костяки. Труднее всего оказалось, присобачить к стандартному кардиографу еще два самописца. Внешний вид прибора был, мягко говоря, ну очень неказистым. По сути, на столе лежали небрежно соединенные между собой три кардиографа. Иной макет по сравнению с этим убожеством смотрелся куда как краше, но аппарат работал, и это было главным.

Непосредственных разработчиков наградили и взяли подписки о неразглашении, а Зверев приступил к проверке «кардиографа с расширенными функциями». Под такой легендой проводились наработки применения полиграфа.

Роль «профессора» исполнял знакомый господина Тарханова отставник-полицейский. «Медицинское светило» задавал вопросы, на которое надо было отвечать только «да» или «нет». Народ постоянно путался, за что особо бестолковые получали стетоскопом по лбу. Сам же «проф» бормотал под нос фразы странного содержания, а как иначе можно воспринимать такой перл: «Так, так. Живой, говорите? А вот это мы сейчас, милостивый государь, проверим. Да-с, непременно проверим-с». Зверев прятался за ширмой, пытаясь на слух уловить фальшь. Получалось не очень убедительно. Вскоре выяснилось, что и полиграф привирал, впрочем, это было ожидаемо — даже в начале XXI века эти приборы не давали стопроцентного результата, поэтому, когда детектор лжи показал идеальную честность Ивана Никитича, Зверев призадумался.

Что толкнуло «медицинское светило» заняться следствием так и осталось неясным, скорее всего, сказался опыт, но сработало на все сто!

— Вы говорили с посторонними о политических взглядах господина Федотова?

Отрицательный ответ полиграф проглотил, но полицейского обмануть было сложнее.

— Вы говорили со своими?

— Да, но я за этого человека ручаюсь, — мелькнувшую в ответе неуверенность прибор зафиксировал точно.

— С кем вы обсуждали политические взгляды своего начальника? — рявкнув, «проф» явно вспомнив полицейскую молодость, и… и результат не замедлил сказаться:

— С Игорем…

Как тут было не вспомнить знаменитое: «Бывших в спецслужбах не бывает». И ведь действительно не бывает, и не важно, как называется та контора: ФСБ, КГБ, НКВД или просто московская полиция.

«Кротом» оказался младший чертежник подготовительного участка Игорь Черемушкин. В лапы политического сыска Игорь попал летом 1904-го года. С тех пор он аккуратно стучал на своих товарищей-эсеров, а в 1905-м ему «порекомендовали» присмотреться к своим новым коллегам, среди которых оказался и Виноградов, который помог устроиться Игорю в «Русское радио».

Иван знал своего протеже еще по гимназическому кружку. Потом их дороги разошлись — Игорь примкнул у эсерам, а Ивана занесло к эсдекам, поэтому Никитичу и в голову не приходило скрывать от однокашника события, не относящиеся к его партийной работе. К слову сказать, Иван толком ничего не знал даже о делах своей ячейки — последние годы он до отказа погрузился в работу.

Игоря взяли «неизвестные», лиц которых он так и не увидел. После слегка отбитых почек и трехдневной отсидки в холодном погребе, человека с красивой фамилией Черемушкин правильнее было бы назвать «Соловьевым», так красиво он пел о своих злоключениях. О причинах, побудивших Игоря сначала примкнуть к эсерам, а потом доносить о них в полицию, его толком не спрашивали, зато до мельчайших подробностей выясняли, что, когда и кому он сообщал. Его мучителей интересовало, что за люди с ним контактировали, их внешний вид, привычки, даже жесты и манера речи.

Выпотрошенного до дна стукача, выкинули на окраине Москвы, предварительно качественно разъяснив, как отныне он должен жить. Будущее ничего хорошего не предвещало. Теперь Игорь был обязан стучать неизвестным «дознавателям», а в полицию доносить отредактированную ими версию.