Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

В нем никеля вместо девяти с половиной процентов, значилось девять и две десятых. На самом деле реактор был вполне годным и наезжая на поставщика, Борис рассчитывал выцыганить кислотоустойчивую трубу. Дескать, так и быть, акт приемки мы подпишем, но с вас, господа, труба на сумму в половину стоимости расходов на перегон ректора в Германию и обратно. Такие мы бессребреники. Но на этот раз Красин к наезду был готов:

— Увы, ничем не могу вам помочь, — лучезарно улыбаясь, Леонид Борисович развел руками, — результат лежит в пределах погрешности.

— Это как это в пределах? Наш метод дает точность в одну десятую процента, — почувствовав подвох, всполошился Федотов.

— А в договоре указан другой метод, с пределами погрешности в полпроцента и претензий к нам быть не может.

Крыть было нечем, пришлось признать поражение:

— Хм, всегда говорил, что вы умный человек, а так хотелось урвать копеечку.

— А еще говорите, что чтите Маркса, — поняв, что обсуждение окончено, Красин уже традиционно съехал на шутливый тон.

— Да, и чту. Более того, как капиталист коммунисту, я вам вот что скажу: не будет коммунизма — не будет человечества.

— И поэтому вы финансируете, не побоюсь этого слова, самую реакционную партию России?

— Скажете тоже, реакционную! — оценка Красина задела Федотова за живое. — Если хотите знать, в настоящий момент СПНР самая прогрессивная партия России.

— И вы можете это обосновать? — насмешливо уточнил Леонид Борисович.

— Хм, а почему бы и нет, но предлагаю переместиться ко мне, тем паче рабочее время давно кончилось.

«Ко мне» значило в дом на седьмой линии Васильевского острова, в котором «Русское радио» арендовало весь верхний этаж. Тут можно было переночевать или в приватной обстановке встретиться с нужными людьми, вышколенная прислуга любопытством не страдала.

Разговор продолжился под белое вино в гостиной. Не зная с чего начать, переселенец мялся. Удивляясь такому Федотову, Красин решил его немного подтолкнуть.

— Господин Федотов, я вас не узнаю.

— Я сам себя не узнаю, — буркнул Борис, — впрочем, чего нам терять кроме собственных цепей.

— В манифесте такое писалось о пролетариате, — тут же ввернул шпильку собеседник.

— Можно подумать, что я не пашу, как негр на плантации. И зарабатываю я вряд ли больше вашего, так что, присвоение прибавочного продукта это, знаете ли, — Федотов замысловато покрутил в воздухе вилкой, то ли намекая на слабость собственного рассудка, то ли относя это к теории товарища Маркса, — в определенной степени лукавство! Присвоение конечно есть, — тут же пошел на попятную эксплуататор трудового народа, — но почему в теории не отмечен факт, что аккумулируя средства, проклятый капиталист пускает их на создание благ, которыми пользуются все? Что это, как не процесс обобществления капитала? А ведь таких упущений в теории до черта. В результате марксизм скорее является упрощенной схемой, нежели математически выверенной теорией развития социума.

Эта встреча на «конспиративной» квартире была не первой, и критика в адрес марксизма звучала не единожды. Серьезными эти разговоры назвать было трудно, скорее они являлись своеобразной гимнастикой для ума. Зато можно было высказывать самые нетривиальные суждения. А основания для критики марксизма были. Чего только стоило отсутствие в марксизме признаков надвигающейся революции. Если отбросить слова, о величии классиков и их теории, то приходилось констатировать — начало обеих русских революций прохрюкали все. И марксисты, и социалисты-народники, и, тем более, анархисты. И ни одна революционная партия не почесалась закрыть лакуны в своих теориях, зато все продолжали самозабвенно презирать царский режим.

Нести пургу о февральской революции, ясен пень, Федотов благоразумно воздержался. Засмеют и заклюют, зато на примере революции пятого года с вожделением принялся топтаться на костях ныне живущих.

— Черт с ними, с нашими соцнародниками-огородниками, — разорялся Борис, — те еще мозгоклюи, но почему ни один марксист не взялся править пробелы в теории?

Признавая определенную справедливость упреков, Красин не сдавался:

— Марксизм диалектически рассматривает процессы исторического развития, вызванного противоречием между трудом и капиталом. В этом его безусловная ценность и революционность.

Дальше шли слова, типа, да, конечно, недоработочка вышла, но согласитесь, магистральная теория это одно, а тактика и сопутствующие атрибуты это совсем иное. В подтексте звучало — не царское это дело творцам думать о пустяках.

— Ага, щазз! — жег глаголом Федотов. — Революционность и отсутствие критериев назревающей революции. И это вы называете передовой теорией, указывающей человечеству путь в светлое будущее? Если это так, то я конь педальный и дед Мазай в одном стакане.

Причем тут конь и дед Мазай, Федотов не уточнял, а Красин морщился, но не спрашивал.