Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Состав постепенно менялся. Ушел его сослуживец, а Виктор остался. Здесь он нашел отдушину от превратностей своей не самой почетной службы. Что его держало? Само собой бойцовская подготовка, а еще атмосфера. Отчужденность вскоре сменилось ровным отношением, а чуть позже уважением. Кое-кто на жандарма косился, но самые уважаемые борцы были на стороне офицера.

Незаметно ушли недалекие парни с московских окраин и дворовая шпана. Им на смену пришли такие же молодые рабочие, но их взгляд! У всех осмысленный, внимательный. Называть их чернью язык не поворачивался.

Как бы сам по себе испарился жеребячий восторг по поводу и без, характерный для людей «из народа». Да что там из народа, даже в его гимназии таких жеребцов было три четверти.

Только познакомившись с тестами Дмитрия Павловича, он понял направленность отбора — тренеру требовались крепкие мужчины, с устойчивой психикой, но зачем? Ответа на этот вопрос не было, как не было ответа и на вопрос, куда делся отсев, ведь среди них были вполне приличные борцы.

Время в дороге летело незаметно. Вот уже и предместья. Все чаще и чаще мимо коляски проплывают деревушки. Вскоре они сольются воедино, с этого момента начнется городская черта. У этой невидимой линии в сознании исподволь всплыла услышанная от Зверева мелодия. Ей вторили стихи, образующие небесную ткань, зовущие к подвигу и врачующие душевные раны:

  Кавалергарды, век не долог,
  И потому так сладок он.
  Поет труба, откинут полог,
  И где-то слышен сабель звон.

  Еще рокочет голос струнный,

  Но командир уже в седле…
  Не обещайте деве юной
  Любови вечной на земле!

По возвращении из Санкт-Петербурга, Зверев собрал узкий круг, куда вошел и поручик. Обсудив направление усилий, Зверев взял в руки гитару. Латиноамериканские ритмы вскоре сменились русскими песнями, но как же они были необычны!

Стихотворные мелодии сменяли одна другую. Одни совсем простенькие, другие с глубоким философским подтекстом, но все они объединялись непривычным стилем. Собравшиеся слушали затаив дыхание, лишь трое закрыв глаза нашептывали только им знакомое. Шульгин уже знал, что тренер иногда дает такие концерты, но слышал впервые. Чувствуя охватившую всех печаль, он вдруг ощутил единение. И таких людей он когда-то называл чернью?

С того вечера в памяти сохранились «Кавалергарды» и песня о смоленской дороге:

  По смоленской дороге — леса, леса, леса.
  По смоленской дороге — столбы, столбы, столбы.
  Над дорогой смоленскою, как твои глаза, —
  две вечерних звезды голубых моих судьбы.

  По смоленской дороге метель в лицо, в лицо.

  Всё нас из дому гонят дела, дела, дела.
  Может, будь понадёжнее рук твоих кольцо,
  покороче б, наверно, дорога мне легла.

  По смоленской дороге — леса, леса, леса.

  По смоленской дороге — столбы гудят, гудят.
  На дорогу смоленскую, как твои глаза,
  Две холодных звезды голубых глядят, глядят.

Сейчас возникало недоумение, как в забытой богом южной стране, могли помнить об истинно русской дороге?

Собственная мысль удивила, ведь он не на службе. Сам собой родился вывод — в нем проснулся профессионал. Об этом его предупреждали.

«Дознаватель из меня, конечно, не бог весть какой, но прав ротмистр Груздев — рано или поздно мы начинает искать подвох даже в собственной постели. Это наш крест, так что же меня тревожит в «чилийцах»? Может быть их знания? Бесспорно, люди они образованные. Невероятно, но даже математик, в котором за версту видно ученого, рассуждал о каких-то непостижимых тонкостях моторов авто».

Мысль Шульгина вновь вернулась к клубным делам. Построения борцов, команды и дисциплина — вот что разительно изменилось со сменой состава. Теперь перед началом тренировки раскатисто звучало: «Борцы, в одну шеренгу, стано-вись»! Далее, как положено: «Равняйсь», «Смирно», «Равнение на средину», — после чего следовали доклады командиров групп.

Команды исполняются четко и без суеты. Вводные слушались внимательно, подчинение беспрекословное. Такого не было даже в училище.

«Конечно, ему, офицеру Российской армии, приятно вновь окунутся в свой мир, но зачем это нужно Звереву? Впрочем, а почему бы Дмитрию Павловичу не ностальгировать по службе? — о том, что Зверев служил и служил отнюдь не рядовым, Шульгин не сомневался. Офицерская косточка» из Зверева, что называется, выпирала. Но где он служил?