Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

  Окно мое высоко над землею,
  Высоко над землею.
  Я вижу только небо с вечернею зарею,
  С вечернею зарею.

  И небо кажется пустым и бледным,

  Таким пустым и бледным…
  Оно не сжалится над сердцем бедным,
  Над моим сердцем бедным.

  Увы, в печали безумной я умираю,

  Я умираю,
  Стремлюсь к тому, чего я не знаю,
  Не знаю…

В перекличке наметилась гармония. Вселившийся в Федотова бес был против. Ему захотелось показать местным «гениальные рифмы» о некурящей девочке Элис и плохих мальчиках. Видимо бес прозвучал не только в голове Федотова, иначе, чем еще можно объяснить призыв местной Элис:

— А что нам прочтет иностранец из Чили?

Голос фотомодели был полон жгучего любопытства. Меж присутствующих прошелестела волна предвкушения. Деваться было некуда. В голове родилась мстительная мыслишка: «Ну, щас я вам выкачу…».

Федотов слитным движением поднялся. Демонстративно сунул руки в карманы. Вычурно мягко сделал три шага к центру гостиной. Не закончив движения замер. В груди стала разливаться раскованность. Разворот «кругом». Два шага назад и вновь разворот. Зафиксировал взгляды — скепсис у мужчин, удивление у женщин, прикушенная губа у пантеры. Все, он готов.

— Господа, — взмах правой руки на манер «Ленин на броневике», — представьте себе крохотную колонию русских людей на краю света. Вокруг полудикие метисы. Во дворцах надменные идальго. Цена человеческой жизни не превышает стоимости патрона к винчестеру, а почта раз в полгода. Все книги перечитаны, темы переговорены. Какое будущее у такой колонии кроме деградации?

Борис замер. Взгляд на присутствующих — теперь даже скептики ждут продолжения.

— Не так все однозначно. В природе много непознанного. Вспомните пенящееся море. Вот он, грозный девятый вал, — указательный палец правой руки опять уперся куда-то вверх-вправо. — Так и в человеческой культуре обычная череда спадов и подъемов порою рождают фантастические взлеты. Сейчас мы это наблюдаем в России и в ее осколках. Заранее приношу извинения — оторванность от родины не могла не сказаться на строках написанных моими друзьями.

Всё! Теперь даже скептики готовы слушать. Секундная пауза… и с губ сорвалось то, что Федотов, казалось, напрочь забыл. Это было в одиннадцатом классе. Тогда он поспорил с Томкой Котиной — если он получит пятерку по литературе, то эта вертихвостка весь вечер будет танцевать только с ним.

  Тишины хочу, тишины…
  Нервы, что ли, обожжены?
  Тишины…
   чтобы тень от сосны,
  щекоча нас, перемещалась,
  холодящая словно шалость,
  вдоль спины, до мизинца ступни,
  тишины…

  звуки будто отключены.

  Чем назвать твои брови с отливом?
  Понимание —
   молчаливо.
  Тишины.

  Звук запаздывает за светом.

  Слишком часто мы рты разеваем.
  Настоящее — неназываемо.
  Надо жить ощущением, цветом.

  Кожа тоже ведь человек,

  с впечатленьями, голосами.
  Для нее музыкально касанье,
  как для слуха — поет соловей.

  Как живется вам там, болтуны,

  чай, опять кулуарный авралец?
  горлопаны не наорались?
  тишины…
  Мы в другое погружены.
  В ход природ неисповедимый,
  И по едкому запаху дыма
  Мы поймем, что идут чабаны.

  Значит, вечер. Вскипают приварок.

  Они курят, как тени тихи.
  И из псов, как из зажигалок,
  Светят тихие языки.

Наступила тишина. Удивленное лицо Сологуба, радостная полуулыбка Бальмонта. Даже пантера готова укусить почти любя. Сидящий внутри Федотова бес напомнил, как подло Котина переметнулась к Шавыкину. Душа потребовала отмщения: