Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

  Я не люблю открытого цинизма,
  В восторженность не верю, и еще,
  Когда чужой мои читает письма,
  Заглядывая мне через плечо.

  Я не люблю, когда наполовину

  Или когда прервали разговор.
  Я не люблю, когда стреляют в спину,
  Я также против выстрелов в упор.

  Я не люблю себя, когда я трушу,

  Досадно мне, когда невинных бьют,
  Я не люблю, когда мне лезут в душу,
  Тем более, когда в нее плюют.

  Я не люблю манежи и арены,

  На них мильон меняют по рублю,
  Пусть впереди большие перемены,
  Я это никогда не полюблю.

Ритм. Рубленые фразы. Гордыня, даже спесь. Все было против прекраснодушия, против выставленных на показ чувств.

В сознании пронеслось: «Если Вознесенский продолжатель этих символистов, то Высоцкий последователь Маяковского? Охренеть можно, какой я, оказывается, умный. Кто бы мог подумать. Точно валить надо». Последняя мысль запоздала. Посыпались возгласы:

— Ну, знаете это так не эстетично.

— Кто это написал?

— Прочтите что-нибудь еще.

— Похоже на Хлебникова…

Федотов бросил демонстративный взгляд на наручные часы:

— Извините, господа, но я едва успеваю к поезду. В следующий раз непременно. Все потом, позже.

Сидя в пролетке, Борис вспоминал прихожую и лежащие на его плечах руки. Поддразнивающую улыбку и… ироничный взгляд сверху. На смену отчаянному желанию прижать к себе рыжеволосую красавицу, пришла трезвая мысль: «На фиг, на фиг. Знаем мы таких дразнилок. Проходили, — Федотов горестно вздохнул. — Лучше мы зарулим к мадам Жю-Жю, а завтра пригреемся у нашей Натальи Фадеевны». Судя по изменившемуся взгляду, местная Элис читать мысли умела.

Глава 22 Москва, охрана фирмы и автопром

1 июля

Москва встретила Федотова летним зноем и очередными хлопотами. Пока он в Питере ковал будущую победу, москвичи не прохлаждались. Первый мишенинский детектив уже продавался, а второй недавно ушел в набор. В набор ушла и первая фантазия Бориса. Кроме того стараниями Дмитрия Павловича друзья перебрались на Большую Грузинскую, где в трехэтажном особнячке была снята половина верхнего этажа. Кроме трех спален в квартире была просторная гостиная и столь же просторная кухня. Имелось комнатка для прислуги, а в подвале располагался местный холодильник системы ледник. Присыпанный опилками зимний лед до осени успешно хранил холод.

Переселенцы без напряжения могли снять по отдельной квартире, но что-то их удержало. Скорее всего подспудное ощущение оторванности от родного мира. Ощущение ощущением, но Зверев мог прибежать под утро и продрыхать до обеда, а Мишенин так и вовсе по неделям жил у Настасьи Ниловны.

Борису досталась угловая комната. Окна смотрели на московский зоосад и Пресненское озеро. Достопримечательностью спальни была громадная постель, навившая естественную мысль: «А не пригласить ли сюда Наталью Фадеевну? Покувыркаться, значит». Крамольную мысль Федотов благоразумно отбросил — за полгода вдовушка не то чтобы надоела, но ее специфические намеки стали настораживать.

Вторым достоинством федотовской спальни был пузатый балкончик, на котором он сейчас покуривал. Настроению способствовало утреннее солнце. Прихлопнув очередного кровососа, с тоской вспомнил о противомоскитных сетках — ночью кровопийцы изрядно достали.

Сменой жилья и тренерской работой бурная деятельность Зверева не ограничилась. Между гулянками и репортерскими побегушками, он снял небольшой офис на Кудринской-Садовой. В этом мире офис именовался архаичным словечком контора. До «места службы» было пятнадцать минут неспешного хода. Этот адрес Федотов раздавал в Питере — мало ли кто обратится с предложением денег, а пока там творили нанятые «литераторы».

От «европейцев» пришла телеграмма о реализации драгоценностей и успешном патентовании в континентальной Европе. Оставалось посетить Англию и Америку. В ответном послании Федотов просил после Лондона возвращаться домой, того требовала ситуация с кредитами, а в Америку отправить одного поверенного от Техбюро. В университете, где сын Усагина бился над полукиловаттным выходным пентодом, Борис прознал о планах русского изобретателя лампы накаливания вернуться из Америки на родину. По всему выходило — приезд Лодыгина следовало ускорить. Поэтому в телеграмме звучал прямой приказ: поверенному из Техбюро без ученого не возвращаться, денег и обещаний на это дело не жалеть.