Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Оказалось, что Дима почти ничего не знает о партиях и политических деятелях. «Добили» же репортера два вопроса Зверева, который не знал, как крепятся мужские носки и как предохраняются женщины. В голове не укладывалось, как этого можно было не знать, тем более что в девственниках Дима явно не состоял. Постепенно Гиляровский заметил, что часть его вопросов остается без ответов. У него сложилось впечатление, что Дмитрий Павлович просто не знает, что надо ответить. Вскоре репортер стал замечать, что и сам является предметом наблюдения. Это следовало из направленности расспросов собеседника. Троица явно не бедствовала, но и деньгами не сорила. Все это не только разжигало его любопытство и все чаще напоминало о «предсказании».

До сегодняшнего предложения Гиляровский рассчитывал заработать редактированием детектива, что в отличии от «записок путешественников», оказался отнюдь не мифическим. В это было трудно поверить, но он собственноручно правил вполне приличный текст.

И вот прозвучало ошеломляющее предложение. Репортер растерялся. Наверное, от этого он по инерции спросил:

— А вопрос авторства?

— Так вы уже согласились возглавить писательскую команду?

— Ну, вы и язва, Борис Степанович, — в сердцах выпалил репортер.

— Таким меня создал господь, а давайте мы, господин Гиляровский, отвлечемся. Честное слово, очень хочется поделиться нашими идеями.

— Точно, давно пора пропустить стопарик, — напомнил о себе Мишенин.

— Надо же, опять новое словечко, — улыбнулся репортер. — Что ж, я готов и пропустить, и вас послушать.

— Не знаю, с чего и начать, одним словом, — Борис после рюмки будто нырнул в воду. — Мы с коллегами хотим открыть на родине дело. Если все выйдет, как задумали, то оно нам принесет большие деньги, а России славу. Но денег на открытие потребуется — мама не горюй.

Федотов использовал афоризм своего мира, чтобы немного снять напряжение.

— Сейчас мы с Мишениным мотаемся по заводам. Смотрим, что да как тут можно сделать. А позже нам придется привлекать капиталы и банковские и частные. Но кто же нам даст кредит без имени? Да никто, верно ведь?

— Борис Степанович, вы что же думаете, Вам дадут кредит как романисту? — насмешливо спросил Гиляровский. — Или под залог вашего ненаписанного романа?

— А я похож на наивного? — вопросом ответил Федотов. — Но согласитесь, что чем шире известность, тем нам будет легче. Главное заключается в другом. Если наши детективы принесут деньги, то мы их пустим в дело. Вот и весь секрет нашего литераторства. Да и какие мы романисты? Вы же сами видите, что никакие. Ноль без палочки.

По реакции репортера Борис отметил, что этот афоризм в ходу.

— А если вы прогорите?

— Это вряд ли, но на этот случай писательское дело мы оформим на другого человека. К примеру, на вас. Вот и не помрем с голоду.

— Хм, однако! Я смотрю — вы там, в Америке нахватались… У нас такое только самым прожженным пройдохам впору практиковать.

— С волками жить — пиво пить, — вставил Дима.

— Дмитрий Павлович, в вашей Америке все такие юмористы?

— Нет, только мы со Старым.

— Так я вам и поверил, эх, господа, водите вы меня за нос. Ох, водите! — произнес, будто пригвоздил Гиляровский.

— Владимир Алексеевич, я немного приоткрою наш технический секрет. Вы тогда поймете, отчего мы так поступаем, — продолжил Борис. — Представьте себе, что, сидя дома в мягком кресле, вы можете поговорить с приятелем, сидящим в поезде «Москва — Тамбов». Разве вы не станете рисковать, ежели такое можно сделать?

— Борис Степанович, когда мы только повстречались, вы часом не о таком аппаратике мне рассказывали?

Голос репортера был полон ехидства, Борису же показалось, что взгляд Гиляровского стал напряженным.

— О нем родимом, о нем. Что у пьяного на языке, того у трезвого нет в кармане. Так и у нас такого телефона пока нет, но фантастики о нем сочиняем. Да вы скоро и сами прочтете. Владимир Алексеевич, конечно, сегодня такого не получится, но когда-нибудь от нашего изобретения в мире многое изменится, — мечтательно произнес Федотов.

Глядя на расслабившегося Федотова репортер почувствовал — назрел тот момент, когда можно разрешить вопрос с предсказаниями. Не то, что бы он в них поверил, но в свой адрес Владимир Алексеевич постоянно чувствовал некоторую настороженность и готов был поклясться, что это связано с разговором при первом знакомстве. Это начало изрядно выводить из равновесия.

— Владимир Ильич, Вы, помнится, упомянули о книге.

Задавая этот вопрос, репортер не выглядел благодушным, он скорее напоминал большого и бестолкового зверя. Вопрос застал Мишенина врасплох.

— Я?

Ильич судорожно сдернул очки, отчего взгляд его стал беспомощным.

— Это Борис Степанович нес чепуху.

— Вот как? Ах, извините, запамятовал, и о какой это Моей книге Вы изволили говорить, Борис Степанович?

Вопрос прозвучал. Мишенин побледнел. У Зверева отчетливо обозначились на щеках ямочки. Борис же сидел, будто объевшийся прокисшими щами.