Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

— Борис Степанович, но он же ненавидел коммунистов! — опешил Мишенин.

— Так и отлично! Тебе, возможно, покажется странным услышать от меня, но я действительно считаю, что Александр Исаевич ни полслова не солгал. Он с исключительной точностью описал реакцию российского общества на эту действительность и на батюшку-царя. Что касательно стенаний великого писателя земли русской, так это у него от гангрены ума.

— Не любишь ты его.

Было непонятно, кого Мишенин имеет в виду — царя или Солженицына.

— Так за что же любить дурашку? Ты скажи, кто теперь читает этого великого «пейсателя»? Вот то-то же. Пустышкой оказался.

— Так почему его читали раньше? — тут же взъершился Доцент.

— Почему, почему. Ты, Ильич, сам думай, только без дури. Заодно догадаешься, отчего такие великие плодились, как глисты у шелудивого пса.

Оба замолчали, размышляя каждый о своем. Мишенин продолжал мысленно спорить с Борисом, а Федотов думал об удивительной схожести реакций здешнего общества и общества их века.

Борис, будто споткнувшись, замер.

— Ильич! Есть мысль! Настоящая! — воскликнул с подъемом Федотов.

Повернувшись к математику, повторяясь и в скороговорке путая слова, он продолжил:

— Ильич, ты же умный человек. Ты на бумаге отрази все, к чему призывала интеллигенция в СССР и здешняя? Вовка, это же уникальный шанс! Мы же знаем, что было у нас, а сейчас видим, что происходит здесь. Черт побери, ты представь себе! Мы запишем все, к чему призывали наши демократы и тутошние. Потом мы запишем, что произошло здесь и что происходило у нас. Вова, самое главное, в таком случае не останется тумана ангажированных историков. В итоге получим реальное исторические исследование. Вова, да ведь на этом основании можно будет выявить сходства и различия психотипа нашего и здешнего демократов!

Борис весь был в предвкушении предстоящего открытия. Никаких выводов еще не было и в помине, но Федотов в мгновение ока осознал всю схожесть демократов всех времен и народов. Безусловно, этому способствовали контакты с местной либерально настроенной интеллигенцией. Исподволь накапливающиеся наблюдения вдруг выплеснулись в простое и очевидное: местные социалисты тождественны тем, кто во времена Федотова гордо называл себя демократами.

Ему привиделось, как он срамит своих друзей, отстаивавших демократические идеалы. Он увидел, как подносит к носу своего старинного «заклятого» друга Лукича бумажки с выводами. Показывает, как тот похож на тех, кого только что поносил с яростной ненавистью. Ему привиделось, как его Лукич сдувается, опускает голову. Лукичу становится стыдно.

В сознании вихрем мелькнула набившая оскомину формула о единстве и борьбе противоположностей. Вспомнилось, что предают только свои.

На душе от этого стало кисло.

Борис точно так же мгновенно осознал, что ничего не переменится. Лукич так же будут тарахтеть о бесчеловечности коммунистического режима, лелея только свою жизнь неудачника.

Память услужливо выбросила на поверхность:

  Спите себе, братцы, все вернется вновь,
  Все должно в природе повториться.
  И слова, и пули, и любовь, и кровь,
  Времени не будет помириться.

От осознания бессмысленности всего сущего повеяло могильным холодком. Холодок тут же отступил, уступив место осознанию собственной правоты. Мелькнула мстительная мыслишка:

«А вот на тебе, Вова, сучара демократическая, я точно отыграюсь. Сам напишешь и сам увидишь себя в здешних либерастах».

Все эти мысли заняли в сознании Федотова не более секунды. Ильич даже не заметил паузы.

— Охренеть можно! — вновь с экспрессией продолжил Федотов. — Да ведь и касательно сторонников державы надо так же все описать. Державы здешней и нашей.

Федотов удивлялся, как же он раньше не допендрил до такой простой мысли.

От встречи с Питером, от того, как прошел сегодняшний день, от предстоящих эпохальных открытий настроение вновь поднялось.

— Ильич, есть еще одна шикарная мысль!

После этой фразы Доцент похолодел. Он давно заметил, что в таком состоянии Федотов буквально фонтанирует «гениальными» идеями, от которых нормальным людям лучше держаться подальше.

— Ильич. Мы встретимся с Колчаком! — сказал, как пригвоздил Федотов.

— … с Александром Васильевичем Колчаком?

Мишенин растерялся. Ему представился просторный зал. Светлые окна до половины закрыты ниспадающими волнами ламбрекена. Он сообщает верховному правителю множество идей. Тот их слушает, но отчего-то не понимает. Одновременно в памяти всплыло искаженное злобой лицо сутенера, волокущего за волосы проститутку. Эту картину тут же заслонил печальный взгляд Настасьи.

От такого сумбура у Ильича невольно вырвалось:

— Борис, но что мы ему скажем? Он же еще мальчишка.

Икоса поглядывая на Мишенина, Борис на всю улицу громко продекламировал:

  Мы глазик выколем,
  Другой останется,
  Будет знать буржуй,
  Кому кланяться.

— Во как!

Федотов от души хлопнул по плечу обалдевшего Доцента.