Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

У многих блеснула непрошенная слеза. Федотов закрыл глаза, скрывая нахлынувшие чувства. Неожиданно защемило в груди. В отличие от местных он знал будущее.

  Не могу, стану в док, отдохну до поры,
  Не пристало Балтфлоту быть слабым.
  Лучше флаг в небо взмыть и, кингстоны открыв,
  Затопить свой усталый корабль.
  Но разве выскажешь все это в несколько слов,
  Когда снятся в кильватере чайки,
  На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов,
  И все сверкает от пушки до гайки!

Проигрыш известил слушателей об окончании. Мгновенная тишина. Никого вокруг не видя, Федотов верблюдом мотал головой. В этот момент ему было плевать, что о нем подумают. Дома он не был поклонником Розенбаума, но услышать ТАКОЕ перед «Цусимой»… Захотелось спрятаться в полутьме заполненного до отказа зала.

Положение спасли мальчишки. Разразившийся гвалт: «Что это? Ох, господи, откуда? Почему мы не слышали. Как тридцать восемь узлов….», и пространные объяснения Зверева, что, мол, это авторский произвол, но из песни слова не выкинешь, позволил старичкам прийти в себя. Вновь стать несгибаемыми, бесчувственными.

Федотову, наконец, удалось про себя произнести: «Что б ты ср…л колючей проволокой. Так же убить можно».

Димон все понял, но не раскаялся.

— Господа, пора и честь знать, — голос капернга известил об окончании первого дня испытаний.

* * *

— По последней?

— Давай.

В гостиничные окна вливался призрачный свет белых ночей. Спать не хотелось.

— Дим, как тебе Эссен?

— Твердый мужик, только слух слабоват.

— ???

— Таких со сцены всегда видно. Не ошибешься.

Помолчали.

— А вообще?

— Дык, люди, как люди. Штурманцы еще пацаны, вроде не отморозки. Капитана мы поленом в пролетку загрузили. Поначалу показывал высокий штиль, а потом мордой в салат…

Димон вздохнул, будто лишившаяся девственности портовая шлюха.

— Есть всякое на свете, что кажется новым, а все было в веках. Куприна читал?

— Это сказал Куприн?

— Это математик Экклезиаста цитировал.

На лице Зверева отразилось несуществующее раскаяние.

— А причем тогда Куприн?

— Он писал о здешних офицерах. Вместо утонченности, все больше думают, где бы до получки перехватить, и дуреют. Еще наивняк, конечно, редкостный.

— Дык… Одно мне не понятно, что дома-то все с придыханием: «Ах, русское офицерство, ах поручик Голицын».

— Это, брат Зверев, проявление не выявленного пока закона природы. Ты вот об Иосифе Виссарионовиче как?

— Трезво. Виссарионович спас Россию!

Склонив голову набок, Зверев, словно петух, одним глазом разглядывал Федотова.

— А авторскую песню откуда знаешь?

— Батя был любитель, для него пел.

— Ну, тогда еще раз по последней.

* * *

На последующих испытаниях Эссен не присутствовал. По утрам приходили штурманцы и, выяснив программу дня, вскорости отбывали в неизвестном направлении. На вопрос, чем занимается фон Эссен, только пожимали плечами. Все это не мешало «молодым комиссарам» с чистой совестью подписываться под протоколами испытаний, из чего переселенцы сделали вывод — «главный» бдит, но издалека.

По правде сказать отсутствие высокой комиссии нисколько не мешало, т. к, испытания по существу свелись к доработке макетов. Проверяли работу станций в телеграфном режиме, пытались термостабилизировать частоту и сузить полосу пропускания приемника. Толком не получалось — сказывалось отсутствие специфической элементной базы. У местных эти работы вызывали недоумение. Первым не выдержал Коринфский:

— Борис Степанович, я совсем не против ваших исследований, но вы же получили блестящий результат?

В вопросе слышалось знакомое — надо ковать железо пока горячо.

— Хе-хе, Евгений Львович, а если нам удастся сузить полосу пропускания в десять раз, то шумы упадут в корень из десяти, считай в три раза, а это о-го-го как здорово!

Поймав недоуменный взгляд, Федотов был вынужден прочитать краткую лекцию о связи между излучаемой мощностью, дальностью связи и шумами.

— Лишняя неделя, сами понимаете, принципиального значения не имеет, но цель того стоит, — закончил Федотов.

Неделей дело не обошлось, но через пять дней был получен более-менее приемлемый результат. На том решили остановиться.

Борис заканчивал отчет, когда в лабораторию заскочил запыхавшийся Коля Поповкин:

— Борис Степанович — их высокоблагородие господин Эссен пожаловали.

Все подтвердилось — за ходом испытаний контроль не снимался. После обмена приветствиями и получения информации из первых рук Эссен для проформы немного покопался в документах.

— Господин Федотов, я не могу считать ваши испытания достаточными, в них нет практической части с выходом в море.

Капитан первого ранга Императорского флота стоял, заложив руки за спину. Поза и выражение лица являли собой непреклонность, достойную Державы.