Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

— Александр Степанович, Ваши усилия по внедрению требований переоценить невозможно, но согласитесь, не появись вовремя статья о канальной избирательности, перечень нововведений был бы существенно короче.

Попов вынужденно кивнул головой. Три месяца тому назад он, проведя измерения, наотрез отказался их публиковать. По мнению профессора, следовало все многократно перепроверить. Дождаться, подтверждения из кронштадских мастерских, а лучше из-за границы. «В противном случае можно оконфузиться». Федотову было очевидно — перед ним вечный игруля. На профессора пришлось основательно надавить. Осознание тогдашней неправоты сейчас вызывало у Попова внутреннее недовольство и собой, и гостем.

— Господин профессор, а отчего в последнем номере журнала Российского физико-химического общества я не увидел статьи о свойствах верхнего слоя атмосферы?

Эту работу Федотов хотел опубликовать за подписью профессора. К сожалению, Попов не согласился даже на совместный труд. В принципе, печататься можно было и за своей подписью. Определенную известность Федотов уже приобрел, но фамилия Попова в этом мире была первостатейным брендом. Отказываться от такой поддержки не стоило.

В статье увязывались появление солнечных пятен с полярными сияниями и сверхдальними связями. Делалось предположение о наличии некоторых солнечных частиц (солнечного ветра), что, вырываясь с поверхности светила, изменяли свойства верхнего слоя атмосферы, придавая ему отражающую способность.

На правах «первооткрывателя» этот слой Борис назвал ионосферой. Ничего сверхъестественного не утверждалось. Все выдавалось под маркой гипотезы, основанной на зарегистрированных фактах, а таковых к этому моменту скопилось предостаточно. Даже странно, что ученый мир еще не выявил эту закономерность.

Виновником задержки оказался сам Александр Степанович. В свое время он подбирал Федотову материалы и давал объяснения наблюдаемому. Попов даже высказал пожелание провести опыт, прокатившись с рацией до Зауралья. Дабы окончательно убедить профессора, Борис пошел на откровенный подлог с поездкой. Он предоставил материалы несуществующего эксперимента, из которых следовало наличие отражений от ионосферы. Собственно говоря, никого обмана не было. Еще со школы Федотов знал об этих свойствах и выкидывать на ветер десятку тысяч целковых не собирался. По сути, профессор действительно был соавтором работы, но по своей извечной щепетильности не мог без волокиты отдать статью в редакцию.

— Борис Степанович, два-три месяца на перепроверки погоды не сделают, но результат должен быть предельно точным. Есть понятие научной этики и чистоты эксперимента! — в голосе профессора звучала патетика и… неуверенность.

Борис начал закипать. Ухайдакать кучу денег на эксперименты, получить убедительный материал и ныть о подтверждении, это уже слишком. И плевать, что опыт был только на бумаге, но за свой труд проф получал совсем не-мало. Мысленно Борис уже рявкнул: «Какие на хрен перепроверки? Да тебя завтра же обует очередной Маркони!»

Трудно сказать, что его сдержало. Мешки под глазами профессора или болезненная гримаса (кончиками пальцев тот массировал виски). Перед Борисом сидел пожилой, утомленный и не слишком здоровый человек.

«Господи, да у него же гипертония, тут и до инсульта всего шажок», — эта мысль окончательно охладила пыл собеседника.

— Александр Степанович, я слышал, Вас выдвигают на пост директора института?

Взор профессора наполнился благодарностью. Предыдущий разговор был ему в тягость, а вот слухи москвичей подтвердились — профессора действительно толкали на голгофу. Федотов вспомнил, как во времена гласности его приятель провел в совет трудового коллектива КБ «достойнейших из достойных». В точности, как в сегодняшнюю первую Госдуму. Увы. На поверку достойные оказались людьми крикливыми, но к руководству непригодными. Как позже признался один из таких избранников, все они подспудно ждали, что директорат устроит для них ликбез на тему: «Как нам руководить предприятием». Наивные — сами взялись, так сами и вгрызайтесь. С другой стороны, а что принципиально нового мог предложить совет трудового коллектива КБ, коль скоро администрация решала тактические задачи выполнения спущенного министерством плана разработок? Справлялась она с этой работой неплохо и «советчикам» предложить оказалось нечего. Пару раз меж собой посудачили и… распустились, а вскоре и вообще стало не до советов.

Характерно, что спустя много лет этим кадрам и не хватило ума трезво оценить свою неспособность к руководству.

Сейчас Горбачев с этой затей выглядел глуповато. История повторялась, но профессора Борису было откровенно жалко. Не это ли директорство явится причиной его смерти?

Вслух он высказал мысль: