Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

— Теперь представь, что ты оказалась в той эпохе и случайно заикнулась о предстоящей гибели Павла. Скажи, ты хотя бы примерно представляешь, какие против тебя будут брошены силы, и сколько часов ты проживешь? — судя по побледневшему лицу, Нинель была в курсе слухов об истинных причинах гибели Павла Первого. — Вот поэтому, дорогая моя, я был бы последним дураком, если бы стал рассказывать тебе о грядущих событиях.

— Борис, на Николая будет покушение!? — голос выдал неподдельное смятение женщины.

— Да кому он нужен?! — Борис раздраженно махнул рукой.

— Но ты же сам говорил о Павле, и я…

— Нинель, вот поэтому я с удовольствием расскажу тебе, как там живут люди. Ты узнаешь, какие у нас дома и магазины, как можно за час долететь от Москвы до Санкт-Петербурга, но об исторических событиях ты узнаешь только то, что я посчитаю возможным, и это не обсуждается.

Готовые было сорваться с языка возражения, Нинель благоразумно отставила на будущее. Вместо этого она задала давно мучавший ее вопрос:

— А люди у вас счастливы?

— Нет, конечно, — при этом прилагательное «конечно» прозвучало позорно буднично, — ты знаешь, только пожив в этом мире, я стал догадываться, что счастье в общепринятом смысле, скорее всего, не достижимо. Понимаешь, Нинель, все оказалось гораздо сложнее, чем казалось сторонникам социальных перемен, да и мне, если честно.

Федотов поведал, что жители некоторых «успешных» стран его мира могли всю жизнь прожить на социальное пособие. Они не голодали, имели кров, но счастливыми назвать их было бы издевкой. А еще Федотов припомнил диалог и Стругацких:

«А голодные бунты у тебя были?»

«Были, но я с этим справился, теперь люди не голодают».

«Значит теперь надо ждать сытых бунтов».

«Что ты несешь! Какие могут быть бунты от сытой жизни?!»

«Перестань на меня орать, я только показываю порядок вещей. Ты отнял у людей заботу о хлебе насущном, ничего не давая взамен. Людям становится тошно, поэтому потоком пойдут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за ничего. Если хочешь знать — это ты стал заложником и рабом толпы, ради которой ты, по факту, живешь».

— Борис, значит, все гуманистические теории лживы и мечты о счастье это фетиш?

— Нинель, они не лживы. Просто из всего созданного великими умами до толпы доносится сиюминутное, и это поверхностное закрепляется, как единственно верное. О глубинном, конечно, вспоминают, но не все и не часто, и это мягко сказано. Оказывается, есть у социума такая особенность — взять от великих идей самое простое и как тараном проломить закостеневшую систему отношений, но потом заснуть колодой до следующего кризиса.

— Ты имеешь в виду революцию? — уточнила Нинель.

— Не только. Похоже, любая трансформация общества, даже сугубо эволюционного свойства, проходит по одному шаблону. И вообще, революция или эволюция, — Борис пренебрежительно махнул рукой, — это всего лишь о темпах преобразований.

— Борис, — напряжение в голосе Нинель заставило Бориса насторожиться, — у тебя там осталась семья?

— Да, жена и дочь, — ответ на этот вопрос был давно готов, но все равно переселенцу было не по себе, — Наталья окончила институт и вышла замуж. У нас большинство женщин имеет высшее образование, а вот жену… — Федотов хотел сказать, что ему ее жалко, но с момента переноса его не покидала иррациональная уверенность — в это время попал не тот изначальный Федотов, а его абсолютная копия. — Я думаю, что из нашего исходного мира мы никуда не исчезали.

— Но как такое могло быть, а как же душа? — всполошилась Нинель и опять в ход пошла заготовка:

— Если бы ты знала, сколько открытий сделано о природе жизни, но если я сейчас начну рассказывать о генетике, то нам и следующих суток не хватит, поэтому, о душе в следующий раз.

«Следующий раз» начался и закончился. Ему на смену пришел очередной «следующий раз». Постепенно в голове Нинель складывалась картина другого мира, в котором кроме широченных дорог с миллионами автомобилей, с шикарными магазинами, жили люди, которые смеялись, плакали или, ничего не замечая, проходили мимо. Все как от сотворения мира. Федотов познакомил Нинель с сильно урезанной версией физического строения мироздания, с достижениями медицины и с генетикой. Нинель с грустью узнала, что большинство церквей были снесены. Будучи человеком трезвомыслящим, в чем-то даже передовых для этого времени взглядов, ей, между тем, было жалко церкви, в которой ее крестили, которую она посещала с детства, и вновь прозвучал вопрос о душе.

— Нинель, мне трудно об этом говорить. Пойми, я не знаю, что такое душа. Как и ты, я ее в себе чувствую, но что это такое, я не знаю. Если так проявляет себя какой-то набор генов, то о бессмертии говорить бессмысленно. Если душа это вечная нематериальная сущность, то, при чем тут гены?

— Господи, Федотов, какой же ты безбожник, — сокрушенно покачала головой Нинель, — но ты же сам сказал, что чувствуешь в себе душу, значит, она есть, разве это не так?