— Тем более, Старый, если за съемки возьмутся такие неумехи, как мы с тобой, — самокритично подсластил морпех. — Помощь от тебя приму, но командовать парадом буду я! — поставил точку Дмитрий Павлович. — И да, чтобы ты понимал, я с детства не перевариваю мозгоклюйство, типа капитана Немо, а нам надо с первого фильма сделать заявку на наше русское кино. Все сразу не получится, но успех я тебе обещаю.
Справедливости ради, надо отметить, что полными неумехами переселенцы не являлись. В свои четырнадцать лет Федотов действительно снимал пластилиновые «мультики» восьмимиллиметровой кинокамерой, и, как это ни странно, кое-то у него получалось, особенно если не торопился. Прочитал, купленную в книжном магазине книгу, о технике любительской съемке. Дите иной эпохи, Дмитрий Павлович, сразу начал с цифровой камеры и какое-то время тусовался в любительской студии.
В итоге, «мультяшные» сцены с летящими в пространстве планетами выглядели величественно, а уносящиеся к ним истребители, уменьшались до микроскопических размеров, подчеркивая космические масштабы. То, что планеты сделаны из школьных глобусов, а истребители из пластилина, зрителям невдомек. Дабы макеты предательски не подрагивали, Борис посоветовал в каждый реквизит впихнуть побольше свинца. Помогло, но «планетарные глобусы» потяжелели до полпуда.
Подбирая музыку, Зверев наткнулся на рок-оперу «Юнона и Авось». После адаптации, песня моряков сама просилась в фильм.
Первая сцена. Текст диктора: «В конце XIX века русский ученый Эдуард Константин Эдуардович Циолковский произнес пророческую фразу — земля колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели». Под неспешное повествование циклопическое колесо космического корабля с фотонными отражателями, проплывает мимо Сатурна. Отчетливо видны кольца планеты и завихрения в атмосфере.
«В космосе человечество встретило не только друзей, но и врагов» — с этим текстом диктора, картина резко меняется. Вражеские корабли, Грохот энергетических орудий, шипение лазерных лучей и взрывы вражеских линкоров. И не важно, что лазеры не шипят, а грохота взрывов в пространстве нет и быть не может — зритель должен видеть привычное. Из чрева наших кораблей вырываются стремительные истребители. Это феерическое действие подчеркивается ритмом ударных в сопровождении скрипки, кларнета и заполошной скороговорки:
Во всем ощущается бешеный вихрь русской атаки, которая сменяется отдыхом после боя.
Снимая по ходу шлемы, летуны направляются в бар, но… окружающая действительность вновь таинственным образом меняется. Те же лица вокруг длинного стола в одеждах русских моряков времен русско-турецких войн. У большинства повязки со следами запекшейся крови. Намек более чем прозрачен. Все это сопровождалось решительным мужским сольфеджио:
Цель первой части — познакомить зрителя с миром будущего и показать молодых лейтенантов, которым предстоит переквалифицироваться в подводников.
Второй пошла сцена — знакомство летунов с командиром крейсера. Музыки нет. Слышен скрип обуви, едкий шепоток молодых лейтенантов ВКС и крики чаек. Ощущение промозглой кронштадской сырости. Такой натурализм театру не под силу.
В фигуре командира ничего величественного, но несколько фраз с колоритом Андрея Краско заставляют летех осознать — перед ними настоящий командир, у такого не забалуешь.
Последняя сцена в море. Хищный корпус скользящего в глубинах крейсера, впереди фронтом пятерка подводных истребителей. В иллюминаторе жители глубин. Зрителю невдомек, что грозные твари — всего лишь «загримированные» стерлядки и угри из елисеевского магазина, а тычущаяся в иллюминатор зубастая акула сделана из резины.
Под повествование о жизни обитателей морских глубина, зритель начинает различать едва слышные вскрики скрипки и речитатив солиста из вступления песни моряков: