Ближе к вечеру, потерявшего сознание Самсонова, самолетом Миг-3 вывезли в госпиталь, где от полученных ран он скончался.
Попытка связистов штаба фронта связаться по радио с мобильным узлом не удалась — к этому времени радиостанция командарма была разбита. Пока разобрались, пока радисты фронта установили связь напрямую с корпусами, приказ фронта об отходе на линию Ортельсбург-Млава безнадежно запоздал.
Отступление фланговых корпусов позволило немцам перерезать двум русским корпусам путь к отходу, а 23-й успел вырваться с большими потерями.
Несколько лучше дело обстояло с армией Ренненкамфа. Приказ фронта срочно двинуть левофланговые корпуса 1-й армии и кавалерию для оказания помощи 2-й армии, вскоре был отменен, а армия получила приказ на отход.
Общие потери фронта (убитыми, ранеными и пленными) составили более 80 тысяч человек и около 500 орудий.
Часть мобильных узлов связи была уничтожена радистами, благо, что пиропатроны были установлены еще на заводе, а инструкции предписывали уничтожение в случае угрозы захвата. Часть станций на автомобильном шасси, смогла вырваться из окружения, но треть установок вместе с шифроблокнотами досталась фрицам. Самые незначительные потери понесла авиация, только три машины из двух десятков остались догорать на земле Восточной Пруссии.
Каковы были потери в их родной истории, переселенцы не знали, но вряд ли они существенно отличались.
Разбираясь в хитросплетениях случайных и неслучайных событий, копаясь в побудительных мотивах героев разыгравшейся драмы до Зверева постепенно доходило, что основными причинами катастрофы стали недостаточная квалификация генералитета и честолюбивое желание отметится победителями. Отсюда недооценка противника и переоценка своих сил, игнорирование доставленных авиацией разведданных и неумение быстро и адекватно реагировать на угрозы.
Показав себя прекрасным командиром дивизионного уровня в русско-японской войне, Александр Васильевич не справился с задачей по управлению армией. Нечто подобное произошло и с Жилинским.
По формуле, родившейся в конце XX века, эти люди достигли потолка своей компетенции еще на предыдущих должностях.
Всю катавасию Железный Дровосек раскрывать не стал. Всерьез пугать обывателя переселенцев не собирались, но фабулу изложил близко к «тексту».
Самой злободневной темой в военном выпуске Железного было «Слово о сухом законе». Кто бы сомневался.
Указ императора о запрещении производства и продажи алкоголя, вступил в действие с девятнадцатого июля 1914-го года, когда на западных рубежах империи уже вовсю погромыхивало.
Сторонники блеяли о сохранении целомудрии народа, о бедах приносимых пьянством. Противников тревожила потеря пятой части бюджета и, как следствие, срыв множества программ направленных на оздоровление того самого народа. Глав. застрельщиком в этом «несколько» несвоевременном мероприятии, выступал Николай II.
Клюнула благая мысль дурачка в задницу, и… понеслась душа в рай. Ломая сопротивление правительства, он отправляет в отставку главного противника «сухого закона» — министра финансов В. Н. Коковцева, но своего добивается.
Нечто подобное произошло в СССР, когда незабвенной памяти Михаил Сергеевич Горбачев, да не к ночи он будет помянут, со всей страстью своей пятнистой души, принялся отвращать народ от пьянства в самый неподходящий момент.
А ведь, как знать, не займись он тогда своей дурью, а наоборот, сбрось цену на водку хотя бы до трехкратной от себестоимости, смотришь, и встал бы монолитной стеной весь советский народ на завоевания Октября и перестройки.
По крайней мере, его сменщик из свердловского обкома, всю эту дурь отменил едва ли не первую очередь. Сделал он это, надо заметить, играючи- достаточно было отменить монополию на водку, чтобы палёнка рекой хлынула в пасти жаждущих идиотов.
Естественно, о Горбачеве Дровосек не обмолвился, зато в российской прессе появилась множество откликов.
Одни писали о благотворном влиянии чарки водки после кровавого боя, дескать, дернешь, передернешься, и мальчики кровавые в глазах растают, словно утренний туман. Другие пели о бюджетных поступлениях, но все дружно втирали о противошоковом эффекте.
Расписывая гибнущих от болевого шока, Димон красок не жалел: «И сколь же безжалостным надо быть человеком, чтобы на пороге смертного часа, лишить русского солдата последней радости?! Только вдумайтесь: от болевого шока гибнет до четверти всех раненых, и не пожалей таким перед атакой чарку, добрая половина из них могла бы вернуться к своим женам и матерям. Как же надо ненавидеть свой народ, чтобы введя сухой закон, мало того, что свернуть народные программы и выпуск оружия, так ко всему и прямо убить сотни тысяч русских солдатиков. Так и хочется воскликнуть: „Да знал ли он, в сей миг кровавый, на что он руку поднимал!“»
О числе спасенных Димон приврал. Он вообще не знал статистики, но решил не мелочиться и с народным настроением угадал.