- А кто это? - Теперь и Алька решила начать с начала. Образ конного каратиста в голове как-то не склеивался.
- Это... отец Юлия Ренатовича.
- Кого-о?!
- Ну, Юлия...
- А-а-а! - наконец дошло до Альки.
- Вот! - обрадовался конный сэнсэй. - Я бы хотел поговорить про ваш случай на базе. Помните?
Как же не помнить... помню! На душе стало вдруг очень больно. С застывшим лицом Алька молча смотрела прямо в глаза мужчине, который только что "вскрыл" ей рану, едва начавшую заживать.
- На базе... во вторник... - настаивал тот, но всё неуверенней.
Не опуская взгляда, Алька прикрыла верхние веки, оставив от глаз почти незаметные щелочки и, по-прежнему молча, пошла к выходу.
- Подождите! Аля, вы куда?
-
- Ничего я не делал.
-
- Да чего она плачет?!
- А ну дай, Софиечка, я ему поясню!
- Но-но!..
На свежем воздухе Алька попробовала глубоко дышать. Не помогло. На каждом выдохе из глаз норовили брызнуть злые слёзы.
Так нечестно...
Так нельзя...
Да шо ж они, гады, делают! Три дня ком в горле стоял, как ежа проглотила. Сама удивлялась, чтоб из-за лошади так убиваться, людей пугала... Только-только привыкла, смирилась вроде. Влюбилась даже!
И - на тебе!
- Аля... - догнал из-за спины Мухин голос. - Алька-а! Ну, Аля, ну чего ты?
- Ничего, - прохрипела она, придушила слезы и закончила: - Пойду "
- Не надо... Лучше "
- Чем лучше?
- Ну потому шо "
Алька глянула, как ей показалось - злобно, но не выдержала нарочито честного выражения лица этого лохматого нахала и прыснула. Лохматый нахал расслабился и перестал притворяться.
- Слышь, ты б вернулась? А то там щас морды бить будут.
- Класс! - неискренне восхитилась Алька.
- Не очень, - возразил Муха. - Пойдём-пойдём, там для тебя есть кое-чего.
Сопротивляться сил уже не осталось, и Алька разрешила завести себя обратно. На этот раз в вестибюле ждали именно её. Правда, самое интересное, похоже, уже кончилось, но зрители еще не расходились. Конный сэнсэй и Дядя Шкаф стояли напротив друг друга, разделенные Софочкой: тренер - с лицом, еще красным от возмущения, Семён - с лицом, уже красным от смущения. Софочка воплощала собой образ богини-матери, причем способной на-раз поубивать своих неразумных детишек.
-
- Я-а-а... - Процесс переключения занял у мужика какое-то время. - Я хотел сказать... Мне плевать на ваши безобразия, но у меня конь умирает. И если срочно что-то не предпринять...
- Чего?! - Вечно "полусонные" глаза Альки оказались неожиданно большими. - К'как умирает?!
- Ну, не то чтобы уже, но, согласитесь, три дня не есть... Не знаю, что у вас там произошло, меня только позавчера приняли на работу, но дело серьёзное. Лошадь стоит таких денег... Вызывали ветеринара... Юлий Ренатович сказал, что вы... Э-эй! Что с вами?
-
С глазами Альки творилось что-то невразумительное: только вот они были в пол лица и вдруг стали словно бойницы, прикрытые сверху тяжелыми заслонками. Потом медленно открылись, и Алька обвела заботливо придержавших её мужчин немного пьяным взглядом.
- О! - Она попыталась шутливо освободиться, но покачнулась и тут же была поймана обратно. - Чего это я?..
- Вы меня можете слушать?
- К'кажись могу...
- Вы можете поехать с нами на базу?
- Н'наверное могу...
- Сейчас!
-
- Могу!
- Шо?
- Вылезай! - подал команду Виктор Егорович и вышел из машины.
Джип, миновав "поля" и коттеджи, затормозил перед самой конюшней. Дверцы распахнулись, но неожиданно на Альку напала страшная робость и, если бы Софочка не пихнула её в бок, та вообще осталась бы сидеть внутри.
- Идём, - позвал Виктор Егорович мнущуюся в нерешительности девушку и повел через маленькую калитку в больших воротах.
- Только, я прошу вас, осторожнее, - увещевал он по дороге, - Конь молодой, еще не объезженый.
Алька едва его слышала. Она считала: раз, два... Третий бокс... тьфу! - денник. Дверца с массивной задвижкой. За нею квадратное серое помещение с голыми стенами, под ногами - опилки, а в углу - большая черная тень. Виктор Егорович приоткрыл решётчатую дверцу:
- Еще раз прошу, осторо...
- Коняка!!!
Алька влетела внутрь и с разгону врезалась в мощную конскую грудь. Не дав никому опомниться, она тут же обхватила руками лоснящуюся шею, зарылась носом в жесткую гриву.
- Конячка... Лапка ты мой... Как ты тут? Не звонишь, не пишешь... Ой, чего это я несу! Прости-прости... Я больше не уйду, чеснслово! Буду теперь сидеть в соседнем деннике и жевать сено за компанию. Ты согласен?!