Над ее верхней губой сияли крошечные капельки пота; полупрозрачные мочки ушей порозовели. Он чувствовал ее запах, смесь молока, цветов и чего-то химического, но чистого, холодного – и еще какая-то отдельная тоненькая струйка, след с трудом различимого аромата, неожиданного, как цветочный лепесток, который оказывается вдруг, после прикосновения, затаившимся насекомым.
Их на мгновение поглотила тьма, а вынырнув из нее, он увидел выше громоздящийся грандиозный массив, будто невероятная башня великанов. В вертикальной скульптуре открывались, друг над другом, черные гроты пещер. И был слышен мерный слабый звук – эта вода стекала с известнякового выступа рядом с ним, отшлифовав себе маленькое, идеально гладкое ложе, с которого прозрачной кисточкой брызгала вниз и исчезала в пушистых слоях игл.
– Сейчас поднимешься наверх и спрячешься. Понял? – сказала она, не глядя на него, так как была очень занята: что-то искала в мешочке, пристегнутом к брюкам.
Достала оттуда длинный прозрачный цветастый платок, смяла один конец и стала обтирать им его ногу, словно бы хотела ее почистить.
– Собаки, – сказал он тихо.
– Какой ты глупый. А зачем, по-твоему, я это делаю? Потяну за собой, проложу след. Собаки последуют за мной. Прячься, быстрее, слышишь!
Но он не двинулся с места. Лай собак послышался чуть ближе – и снова они заскулили по очереди, одна за другой, он теперь различал их голоса, узнавал их, они, должно быть, остановились там, где обрывался след, над одинокой елью, и лаяли – но это ненадолго: потому что люди сразу же заметят оторванные ветви и поймут, что он прыгнул. И он понял, что это уже не важно, что эта мысль принадлежала прошлому, словно бы отдалившемуся на целые года… Она посмотрела в его неподвижные глаза.
– Почему не идешь! Не медли!
Он хотел что-то спросить. Но не знал, как и что именно. Поэтому, когда она сердито и даже зло сказала: «Ну же!» – он послушно повернулся, ступив на осыпь у стены, а она, не удосужившись посмотреть, удалось ли ему это сделать, торопливо бросила на землю конец платка, несколько раз потянула его туда и сюда, чтобы закрепить как следует запах, и бесшумно побежала в сторону, скользнув между деревьями. Когда, пройдя несколько метров, он оглянулся, ее уже не было видно. Как будто ее никогда не существовало. У самой стены зияла расщелина шириной в метр, он понял, что должен перепрыгнуть через нее: собаки придут сюда, порыскают в поиске его запаха и пойдут по другому следу; собаки всегда, если есть выбор, предпочитают тот след, что не ведет в скалы. Боятся их, что ли?
Теперь он поднимался медленно, но уверенно, вначале испытывая на надежность каждый хват. Нога соскользнула, попробовал другой выступ. Скала была сухой и шероховатой. Ближайшая пещера, заполненная непроницаемой чернотой, зияла над ним на расстоянии в два его роста. Но он не мог туда добраться. Выпуклое каменное брюхо отталкивало его к пропасти. С другой стороны были две узкие вертикальные трещины, он засунул в них пальцы рук и со страшной силой, так, что что-то даже хрустнуло, а он порезался о камни, перебрался через это опасное место. Изнутри тянуло ледяным холодом. Протиснулся в пещеру, оказавшуюся неглубокой. И еще она сужалась – ему едва хватило места. Под грудью нащупал какие-то остатки хвороста, мха, должно быть, когда-то это было звериным убежищем, но теперь и в резервации сложно встретить животное. Он попытался развернуться, чтобы выглянуть. Не было места. С большим трудом, едва не сломав себе шею, прижавшись к камню черепом, он сделал пол-оборота. Поджал ноги – и теперь полностью лежал на боку, в двух этажах над буреломом, рыжевшим беспорядочно переплетенными стволами, скопление молодых елей перекрывало вид вниз на долину.
И снова отозвались собаки. Очень близко. Лежа как мертвый, словно спаянный в единое целое с углублением скалы, принявшей его, он увидел первого преследователя. Тот появился из-за скал, поднялся высоко в воздух, дрожавший возле него – за спиной и у ног, странно завис на некоторое время, как будто он стоял на невидимой колонне, осмотрел территорию, прокричал что-то за спину, пошевелил рукой и медленно переместился вниз; выключенный реактивный двигатель захлебнулся и замер с характерным шипением. Словно кукла, выпущенная из рогатки, из-за скал выскочил второй, так же свободно поднялся вверх, и одновременно среди поверженных стволов, под метелками высохших ветвей закишели пятнистые собачьи тела. На мгновение умолкли, принюхиваясь, подбежали к осыпи, он уже не мог их видеть, но они были настолько близко, что было отчетливо слышно, как собаки втягивают ноздрями воздух, наклоняясь к камням. Первым отозвался, вероятно, Менор, бросился в лес, остальные припустили за ним. Второй человек опустился на осыпь. Собаки, лая, удалялись. Они порядком устали.
– Ну и бестия, – сказал знакомый голос.
Он даже не дрогнул. Лежал, как железная глыба. Воздух доносил звуки – они говорили как будто в шаге от него.
– В прошлом году был куда как лучше, – сказал второй. – Мы дважды в него стреляли, но он уходил.