Охота

Рита мерила темноту слепыми глазами. Транквилизаторы усыпили ее чувства. Если бы не рассказ Кана о том, как все было на самом деле, женщина бы отключилась. Она сложила бы руки домиком на столе и уснула.

От напряжения, хотелось опустить голову в таз с ледяной водой. И какого только черта он молчал все эти годы? Надо было расстаться с болью, отдать ее тому, кто был в ней виноват. Тому, кто находился на кухне вместе с покрасневшим от стыда и слез мальчишкой, который видел, как мать обнимает чужака, как она бросается к нему на помощь.

– Он все испортил. Знай это! – говорил Канн, и его голос становился звонче. – Своей выходкой он добился твоего внимания, хренов приемыш в один день добился того, чего мне не удавалось одиннадцать лет. Этот ублюдок хотел обвинить меня, хотел обмануть тебя. На самом деле он забрался на чердак и жевал хлеб, считая нас последними идиотами.

Канн выдохнул, глядя на щель между шторами. Свобода была там, не здесь.

– Я проследил за ним. Мелкий засранец обошел сарай и залез по лестнице, которую поставил заранее. Он влез через окно прямо на чердак, отойдя от дома не больше двух сотен метров. Джон сделал это специально для вас. И как удачно. У него получилось.

Лишь дыхание, разгорающееся от воспоминаний, шумело на небольшой кухне. Канн выключил воду, не вынося посторонних звуков. Его пронзила дрожь.

Сейчас, когда обратный отсчет жизни начал мигать, предупреждая о скором переключении сигнала на черный, кромешно черный, Канн решился рассказать матери обо всем. Лжи не место в душе перед смертью.

Канн не успел открыть рот, когда Рита произнесла первой:

– Почему вы с братом называли поросенка Кори Бульдогом?

Лезвие обнажилось. Мужчина обернулся, держа в руке холодный металл. Вопрос Риты раззадорил его.

– Кори крепко кусался. Уж Джон-то это знал, – ответил Канн.

Нет. Рита оставалась за тяжелой завесой таблеток. Она не слышала ни единого слова, что сказал ей сын. В висках стрекотали кузнечики…

– Я так рада, что мои мальчики подружились. Ты ведь знаешь, как для меня это важно. Правда, Канн?

Он сжал в кулаке нож так, что тот заскрипел. Канн сделал все быстро. Очень быстро. Он потушил луну, освещающую лицо Риты.

Глава 37

Ворота сарая открылись. Длинная тень, освещенная звездами, прокралась в темное помещение. Скот спал, не заметив появления человека.

На высоте нескольких метров во главе с петухом спали курицы, втянув клювы в туловище. Из загонов слышались похрюкивания и сонные шевеления скотины. От дневной жары не оставалось и намека, озноб пробирал до костей одетого в одну пижаму мальчишку. Сон все никак не приходил, Канн ворочался в постели битый час, пока не решил подышать свежим воздухом. Он где-то слышал, что это помогает уснуть. Еще лучше, где-то слышал Канн, погладить домашних животных перед сном.

Мальчик насвистывал детскую песенку, проходя вдоль загонов. Он вглядывался в темноту и различал светлые пятна: комья свернувшихся овец, коз. Подобравшись к следующему загону, Канн понял, что в нем спят поросята. Малыш прижал задвижку к двери и потянул в сторону. Ворота скрипнули и открылись.

Ладони испачкались грязью, склизкими следами жизни животных. Наконец Канн дотянулся до поросенка. Мальчик хотел погладить хрюкающее создание прежде, чем вернется в постель, чтобы к нему пришли яркие и добрые сны. Канн схватил за копыто и поволок к себе поросенка. Он был размером с пуделя, таким глупым, что проснулся только тогда, когда мальчик уже держал его двумя руками. Хряк забил копытами и завизжал, но Канн быстро его успокоил. Он вонзил кухонный нож в шею розового пуделя с упругим завитком хвостика так, что лезвие едва не показалось с другой стороны, где была рука Канна.

Поросенок сделал несколько последних всхлипов, шаркнул копытцем, пытаясь убежать к маме-свинье, но было уже слишком поздно. Мальчик проскрежетал сквозь зубы, из которых надувались пузыри желчи:

– Отправляйся вслед за Кори.

Сжимая деревянную рукоятку, Канн закрыл загон для свиней. Ни одна живая тварь в сарае не успела проснуться. Паркер-младший сработал быстро и четко.

Однако этого ему было мало. Мальчик шел вдоль загонов дальше, пока не нащупал свежесть металла. Огромный загон Мэгги. Канн провел ножом по воротам, прошептав о своем присутствии. Он здесь.

Задвижка с трудом поддалась, и Канн прошептал:

– Мэгги-бэгги бум!

На его плечо упало нечто тяжелое. Будто курица камнем рухнула вниз. Ноги вдруг подкосились. Позвоночник сложился вдвое.

– Так это был ты? – спросил Роберт Паркер.

Лезвие выскользнуло из вспотевшей ладони Канна и, зазвенев о металлическую решетку, пронзило ее как масло. На глубине нескольких метров послышалось дрожание успокаивающегося ножа.

Роберт поднял Канна за воротник так высоко, как только мог, и мальчик завизжал громче мертвого поросенка.

Глава 38

Час пик.