Охота. Я и военные преступники

Я знала Брюгьера с середины 90-х годов. Он приобрел известность своими расследованиями деятельности террористических групп, в том числе группы самого известного террориста Карлоса по кличке «Шакал». Венесуэлец по происхождению, Карлос был членом Народного фронта освобождения Палестины. На его счету такие преступления, как захват заложников в штаб-квартире ОПЕК в Вене и многие другие. Ильич Рамирес Санчес (таково настоящее имя Карлоса) был схвачен в Судане и доставлен в Париж. В 1997 году суд приговорил его к пожизненному заключению за убийства и другие преступления. Я принимала участие в расследовании деятельности швейцарских сторонников Карлоса, которых допрашивал Брюгьер. Узнав о том, что он расследует инцидент в Руанде, я поинтересовалась у своих помощников, занимался ли этим делом Международный трибунал. Конечно, нет, и по вполне разумным соображениям. Моя предшественница, Луиза Арбур, проанализировала это событие и решила, что если прокурорская служба сможет доказать, что самолет был сбит тутси, будет слишком трудно убедить трибунал начать дело: убийство президента хотя и является преступлением, но не обязательно военным. Юрисдикция же трибунала ограничивалась только военными преступлениями.

Я была согласна с оценкой Арбур. Доказать, что убийство президента Хабьяримана — военное преступление, прокурорская служба могла только в том случае, если бы удалось подтвердить, что лица, сбившие самолет, сознательно рассчитывали на то, что это событие станет поводом к геноциду и принесет им политические дивиденды. Такой сценарий был под силу только политику макиавеллевского масштаба, или почти макиавеллевского. Многие руандийцы и в особенности хуту, журналисты и правозащитники долгие годы требовали расследования этой тайны. Я не была готова начинать настолько сложное расследование и выдвигать обвинение против тех, кто сбил самолет президента Хабьяримана. Вместо этого я предпочла Детально исследовать доказательства и представить их на рассмотрение судебной палате, которая и должна была принять решение о выдвижении обвинения. Но я не была готова и к тому, чтобы использовать ограниченные ресурсы трибунала для расследования этого дела. Теперь же эту задачу взяли на себя французы.

Я позвонила Брюгьеру и сказала, что готова всемерно способствовать его расследованию. Я сообщила, что прокурорская служба располагает документами, связанными со сбитым самолетом. Если Брюгьер хочет получить копии документов или допросить кого-то из обвиняемых трибуналом по Руанде, он может направить нам письменную просьбу. Брюгьер прислал официальный запрос. В дальнейшем мы решили, что следствие и сбор доказательств будут вести французские власти, а потом можно будет решить, выдвигать ли обвинение во Франции или предоставить эту задачу прокурорской службе Международного трибунала. К маю 2000 года один из обвиняемых, бывший редактор националистической газеты Хассан Нгезе, прокричал из камеры, что у него есть информация о ракетном залпе. Я дала Брюгьеру разрешение допросить Нгезе в Аруше. Мы не делали тайны из этого визита, что позволило трибуналу вздохнуть с облегчением.

Мои первые встречи с Полем Кагаме, человеком, который командовал Руандийским патриотическим фронтом и занял ведущее положение в послевоенной Руанде, не были связаны с расследованием его деятельности или деятельности его бывших товарищей по оружию. Впервые мы встретились 10 февраля 2000 года. Я только что вернулась из засыпанной костями церкви в Нтараме. Наша встреча состоялась в последние минуты моего пребывания в руандийской столице. Кагаме номинально являлся вице-президентом страны. Я изо всех сил старалась смягчить настроение руандийских политиков после того, как апелляционная палата трибунала приняла решение об освобождении Бараягвизы. Я могла лишь заверить Кагаме, что за три дня постараюсь предпринять все возможные действия для того, чтобы отменить это решение и выдвинуть против Бараягвизы обвинение. Кагаме заверил меня в том, что руандийские власти готовы к всемерному сотрудничеству, но ему хотелось видеть результаты… как, впрочем, и мне.