Так в какой же момент события стали развиваться особым образом? Где точка отсчета? А может, все, что он делал в последнее время это и есть алгоритм предопределенности? Расстался с Ингой, освобождая место для другой женщины, монашествовал, копя мужскую силу, согласился на Танькины уговоры поехать в Домбай. И все только для того, чтобы встретить Анжелику. А что если действительно это его судьба?
Кирсанов поскреб свою заросшую щетиной щеку, недовольно морщась, и приказал себе подумать о чем-нибудь ином. Все это не для него: фатализм, хиромантия, вещие сны и гадания на кофейной гуще. Носом ботинка он поддел камень и скинул в пропасть. Какой толк во всех этих измышлениях? Никакого, решил он и пошел обратно.
Его мысли перескочили в другую плоскость. Не мешало сообразить, что делать дальше, как выкарабкиваться из этой ситуации. Ему было страшно даже подумать, какой кошмар сейчас переживает Танька. Да и мать, несмотря на внешнюю железобетонность, наверняка изрядно нервничает. И друзья-приятели тоже, небось, обалдели от такого расклада – шутка ли, взяли и исчезли. Куда бежать, где искать? Полицейские ищейки изображают бурную деятельность, компостируют им мозги, но никаких улик не находят. Сколько их уже нет? Четыре дня. Если бы такое случилось с сестрой, он бы, не слушая глупых оправданий, ей шею свернул при встрече. Блин, как же их предупредить, что он жив-здоров? В запарке не додумался попросить камазистов связаться с Танькой или ребятами. В общем, свалял дурака.
Но это, как ни крути, дело поправимое. Нервов родных и близких назад не воротишь, но их человеку отмеряно столько, что хватит на десять жизней, есть шанс, что выживут. А вот что делать Лике, когда она прибудет в Москву обетованную? Как ей спастись от нападок тайного «поклонника», задумавшего свести бедняжку в могилу? Эти вопросы оставались пока без ответа. Кирсанову, действительно, не приходилось заниматься дедуктивной деятельностью, да к тому же когда от этого зависела жизнь близкого человека.
О, как! Вот он ее уже и близким человеком нарекает. Кирсанов замотал головой, как недовольный мул. Ни к чему сейчас вдаваться в интимные подробности – кто кому кем доводится. И чтобы окончательно избавиться от червоточинки в груди, он зашагал быстрее, и вскоре оказался перед зеленым заборчиком.
– Соседка заходила, – этой фразой встретила его Зарема. – Любопытствовала, кто это у меня гостит. Я сказала, что племянник с женой. Вы темненький, вас легче выдать за родственника, так что, если вдруг у кого будут к вам вопросы, знайте, что сказать.
– Конечно, конечно, – закивал Кирсанов, – а как там моя «жена»?
– Спит. Но скоро проснется. Пока вы гуляли, я успела приготовить бульон. И вам и ей он будет полезен.
– Зарема Юсуфовна, я даже не знаю, как передать словами свою благодарность за все, что вы для нас сделали.
– И не надо. Я должна это делать – помогать людям. Если ты знаешь и можешь чуть больше, чем другие, то протяни руку помощи, и тебе воздастся. Так учила меня моя мать. И я стараюсь поступать именно так, а не иначе, – хлопоча у плиты, вещала она.
– Денис! – послышалось из комнаты.
Проснулась Лика, и он поспешил на ее зов. Оказалось, она настолько окрепла, что возжелала принять душ или ванную. Но Зарема разрешила только умыться, заявив, что вода только ослабит, а это совсем ни к чему. Лика же, что смогла в условиях чайник плюс тазик, то на себе и вымыла, заработав полное неодобрение лекарши. Впрочем, на дальнейший бунт, в виде ужина за столом, у Лики сил не хватило, и она послушно похлебала бульона, лежа в кровати. Но только Зарема вышла, она протянула руку Кирсанову, схватила ее судорожно и на себя его потянула.
– Денисочка, милый, я домой хочу! Я по Ваньке соскучилась, аж сердце печет! – жарко зашептала она. – Отвези меня домой, а!
– Лик, ну ты чего? – ошарашено поинтересовался он. – На чем я тебя отвезу? Это, во-первых. И как ты себе это представляешь в таком состоянии?
– Ванька маленький, – всхлипнула она. – Ему без мамы страшно. А Макс занят, как назло, он его к свекрови отвозит, а у них нет взаимопонимания!
– Лика, я тебе обещаю, как только ты сможешь на ногах больше десяти минут стоять, я тут же организую отъезд в Москву, а пока ты крепись. Ради Ваньки своего крепись. Ладно?
– Ладно, – кивнула она, давясь слезами.
И почему-то принялась ему рассказывать, как тяжело проходила беременность, как страшно было рожать, как до года сынишка плакал по ночам, а она убегала с ним из спальни в кухню, чтобы дать поспать Максу, который потом целый день работал.