Охота на черного короля

Дурман в голове развеивался. Перед Вадимом, как наяву, вырисовывалась картина произошедшего. Кто-то застрелил Федько из пистолета с глушителем. Скорее всего, убить предполагали тайно, а труп оставить в номере. Нашла бы его горничная на следующее утро. Но присутствие Вадима переменило планы. Появилась возможность свалить вину на него – потому и подсунули «Баярд». Из этого проистекает, что убийца сейчас поднимет тревогу, прибежит охрана, и поди докажи, что не верблюд. Историю о том, что заслуженный Федько стакнулся с террористами, даже слушать не станут. После всего, что произошло с Вадимом прежде – поимки с тротилом, побега из Таганки, – кто в нее поверит? Предъявить в свое оправдание нечего.

Вадим встал, проковылял в коридорчик. Уши, слава небесам, прочистились, слух привычно обострился, и до него донеслись голоса с первого этажа:

– Где?.. А самого не видели?.. Щас глянем… Сашок, за мной!

И топот по ступенькам.

Есть полминуты на то, чтобы исчезнуть из номера. Если арестуют второй раз, уже не вырвешься. Абрамов из штанов выпрыгнет, но под цугундер подведет. И причин найдется более чем достаточно.

Жила еще слабенькая надежда найти пистоль, пускающий губительное излучение. Нет, его нигде не видно. Убийца забрал с собой.

Где-то еще должен быть наган тюремщика Довгобородского. Вадим протянул руку к трупу Федько, но не прикоснулся – помешала нахлынувшая гадливость. Показалось, будто не человек это, а слизень из выгребной ямы.

Обойдемся без нагана. Вадим сунул в карман зипуна нежданно доставшийся «Баярд», схватил стул и с размаха шваркнул им в окно. Двойное стекло рассыпалось вдребезги. Он выглянул наружу, где не унималась метелица. На Моховой – парочка прохожих, одинокая кибитка, больше никого.

Прыгать с третьего этажа? Внизу намело, но не до такой степени, чтобы совершить гарантированно мягкую посадку. А с переломанными ногами далеко не ухромаешь…

Вадим вздрогнул от заполнившего номер трезвона. Это пробудился стоявший на прикроватной тумбочке телефон. А по коридору уже скакали галопом часовые.

Немецкий аппарат «Микс унд Генест» весил не меньше пушечного ядра среднего калибра. Вадим выдрал трубку с мясом, и звонки прекратились. Корпус телефона он метнул в разбитое окно. Зазмеился витой двужильный шнур, от стен, чпокая, поотлетали гвоздочки, которыми он был приколочен.

В дверь забарабанили. Вадим затолкал в карман содранную бороду, натянул на голову армяк, взобрался на подоконник и пяткой высадил остатки стекла на нижней кромке рамы. Он взялся руками за телефонный провод и соскользнул по нему вниз. Где-то в номере проволока выскочила из гнезда, оборвалась, но все же успела замедлить падение, и Вадим эластично, не ушибившись, погрузился в сугробину под наружной стеной гостиницы. Он мгновенно разметал снег, отбежал подальше и глянул наверх. Взгляд примагнитился к проему, соседнему с тем, что зиял расколоченной оконницей. Там, за гардиной, качалась сгорбленная тень. Гардина отодвинулась, и на Вадима сверху глянуло темное лицо Верлинского.

Ох, как он смотрел! Недобро, исподлобья, как инквизитор на еретика. Распознал ли в облепленном снежными комьями чудаке, свалившемся с поднебесья, опального репортера, с которым не так давно общался?

В номере Федько заметались продолговатые кляксы. Часовые! Увидели труп, сейчас подбегут к окну, начнут шмалять из винтовок… Вадим припустил по улице, утопая лаптями в крупитчатых бороздах. Скорее, скорее!

Он не заметил, как добежал до Воздвиженки. У издательства «Крестьянской газеты» замедлил шаги, – сердце рвалось из груди – обхватил рукой столб, продышался. Рядом захрустели сапогами двое патрульных.

– Пьяный? Где живешь?

Не показывая лица, отмычался. Те поленились возиться с голодранцем и ушли.

Спасен!

Глава VI

имеющая несколько научный оттенок

Опалиха в фантазии Вадима возникла неслучайно. Название непроизвольно сорвалось с языка, и это могло серьезно навредить одному уважаемому человеку, без того изрядно обожженному в домнах мятежей и войн. Но теперь уже было все равно – Федько не проболтается, а больше никто и не слышал.

В свое нынешнее логово Вадим попал около часа ночи. Долго кружил по Москве, уворачиваясь от усиленных нарядов и проверяя, нет ли преследования. В клетушку истопника он завалился весь перемерзший и залепленный снегом, как Санта-Клаус. Аннеке, умничка, догадалась споить Серафиму полторы чекушки первача, выменянного на вязаную муфту в Таракановке. Там одна тетка, приехавшая на заработки из рязанского села, знатно варила бурячный самогон, который сбивал с ног даже самых стойких пропойц. К моменту появления Вадима Серафим валялся на своем лежаке и выводил рулады, от которых колыхало паутину в углах.

– Наконец-то! – переволновавшаяся Аннеке припала к индевелому зипуну. – Я не знать, что и думать. Поздно, а тебя нет…