В третьем часу ей показалось, будто она слышит рокот пролетающего над городом аэроплана. В те годы в Москве, да и в целом по России, воздушное движение было не слишком интенсивным, каждое появление крылатых авионов замечали, обращали на них внимание. А для Аннеке, выросшей в тундре, где единственным транспортом служили оленьи упряжки, это и вовсе было в диковинку. Она вытянула шею, ловя протяжные звуки, доносившиеся сверху, словно трубный глас архангела. Когда шум стих, она решила, что прохлаждаться нельзя, пора действовать.
Пробило три. Аннеке встала с истрепанного матраса. Серафим исполнял носоглоткой густые шаляпинские пассажи. Спал он, как всегда, не раздеваясь, от его обносков несло печной гарью и ядреным потом. Аннеке засунула руку в карман его ватных штанов и обзавелась связкой ключей. С их помощью можно было попасть во все помещения академии, где имелись обогревательные приспособления. В том числе в кабинет ректора.
Накинув на себя печок, она вышла во двор. Небосклон, на котором до полуночи колко сияли звезды и пучилась желтоокая луна, заволакивался низкой смолянистой облачностью. Аннеке расценила это как дурное предзнаменование.
Самым большим ключом из связки она открыла дверь академии. Внизу на скамеечке похрапывал сторож, которого, как и Серафима, доконала именинная попойка. Рядом с ним чадила слабенькая коптилка. Аннеке взяла ее и пошла по лестнице наверх. Просторное здание, днем наполненное стрекотом торопливых шагов и разноголосым гомоном, сейчас спало. Аннеке тихонечко прошуршала на второй этаж, осветила коптилкой коридор, нашла дверь, ведущую в приемную. Позвенев связкой, она подобрала ключ и вошла. На секретарском столе, рядом с монументальным «Ундервудом», выглядывал из-за бумажных кип телефонный аппарат. Аннеке никогда им не пользовалась, но видела, как это делают другие. Робея, она сняла скользкую трубку. Пальцы свело, будто держала кусок льда. Девушка покрутила ручку, курлыкнула зажато:
– Здравствуйте… Можно квартиру Барченко Александра Васильевича?
– Адрес! – позевывая, потребовала из динамика заспанная барышня.
– Я не знать адрес… У него должен быть номер, он работать в ГПУ.
Упоминание о могущественном управлении согнало с телефонистки сон. Она попросила минуточку обождать.
С 1922 года триста высших руководителей страны, проживающих в Москве, пользовались услугами автоматической телефонной станции – как на работе, так и дома. Телефон с персональным номером имел и начальник особой группы. Остальные москвичи привычно дозванивались через коммутатор.
Барышня в темпе сверилась с картотекой абонентов и соединила просительницу с нужной квартирой.
– Внемлю усердно, – послышался в трубке сипловатый спросонья тенорок. – Кто еси в столь неурочный час?
– Александр Васильевич! Простить, что так поздно… Это я, Аннеке…
Глава XI
Беглый АНТ после маневров над столицей лег на западный курс. Надин подняла аэроплан до двух тысяч метров и отключила все огни. Погасли навигационные лампочки и освещение в кабинах, мерцали только фосфорические стрелки приборов. Летели, по сути, незряче, но столкновений в промороженной ночной выси можно было не опасаться, а сбиться с заданного маршрута не позволял компас.
Термометр показывал минус тридцать шесть. Вадим свернулся, как еж, поджал колени, кисти рук просунул в пазухи, насколько позволяли браслеты. Ношеный полушубок грел слабо, а под ним теперь не было даже доспехов с фольгой и войлоком – снял еще позавчера, думал, больше не понадобятся. Теперь жалел. Пускай не было нужды в защите от инфразвукового пистоля, но лоскутья Серафимовых валенок могли бы послужить дополнительными утеплителями.
Абрамову в застегнутой шинели было куда приятственней. Разве что уши подмерзали, он растирал их до красноты и насвистывал дореволюционное бунтарское «Угрюмый лес стоит кругом». С каждой преодоленной верстой настроение у него улучшалось и близилось к заоблачной отметке.
А Надин? Мороз как будто существовал отдельно от нее. Тонкая беличья шубка, шарфик из глазета, лайковые перчаточки – во всем этом она должна была дать дуба сразу после взлета. Но сидит же, как литая, не дрогнет, не поежится, чуть покручивает штурвал, когда размашистый ветер накреняет аэроплан. Вадима удивляло, что она не гонит своего крылатого коня во весь карьер. Скоростомер, установленный в хвостовой кабине и позволявший пассажирам следить за одним из важнейших параметров полета, показывал сотню километров в час. А ведь можно лететь вдвое шибче, тем самым сократить время пути и достичь границы еще затемно. Немаловажный фактор с учетом того, что на свету попасть с земли в бомбардировщик будет гораздо проще. Флегматичность товарки стала тревожить и Абрамова. Он прекратил насвистывать и, сложив ладони рупором, зычно воззвал в промозглую черноту:
– Адочка! Не прибавить ли скоростишки? Я уже мечтаю о взбитых сливках в Куоккале…
– Успеем! – откликнулась Надин, не меняя статичной позы.