Охота на демиурга (СИ)

Но сколько Эдигор ни рылся в себе и своих чувствах, особенной грусти он не находил. С раннего детства его воспитывали не отец и мать, а совершенно посторонние люди, поэтому теперь, узнав, что императрицы больше нет, Эдигор не почувствовал ничего, кроме лёгкого укола сожаления - наверное, от того, что он толком не знал свою мать, - а ещё - огромное желание утешить маленькую Лу, для которой Мариника значила гораздо больше. Честно говоря, императрица обожала свою дочь и не отпускала её от себя все четыре года, прошедшие после рождения принцессы Луламэй. Только Эдигору было позволено играть с Лу, сидеть с ней и брать девочку на прогулки, пока императрица занималась делами, и никому другому.

Они странно смотрелись рядом - принц, такой тёмный, сосредоточенно-спокойный, и принцесса, светлая, сияющая в своей искренней детской непосредственности.

И только Эдигор знал, что за этим фантиком скрывается очень мудрая и серьёзная маленькая девочка, способная не уступать в хладнокровии своему старшему брату.

Но сейчас они сидели на крыше, под проливным дождём, на время забыв о всех своих масках и фантиках, и обнимались. И у Эдигора немного болело сердце от осознания того, что Лу каким-то образом нашла его... догадалась... пришла сюда, к нему. А больше ведь она ни к кому не могла пойти. И наследный принц очень хорошо знал это чувство - когда тебе не к кому пойти. А ещё - когда ты просто не имеешь права плакать и забывать о своём статусе. Не дозволяется. Ему всегда чего-нибудь не дозволялось...

- Как ты нашла меня? - тихо спросил Эдигор, поглаживая сестру по золотым волосам.

- Не знаю, - всхлипнула Луламэй. Её голос было едва слышно из-за того, что девочка уткнулась в парадный камзол брата. - Я просто знала, что ты здесь. И пошла.

Эдигор нахмурился. Разве так бывает? Чтобы "просто знала"? Хм...

А потом он опомнился, схватил Лу на руки и пошёл прочь с крыши, оставляя дождь плакать и грустить по ушедшей императрице в одиночестве.

Сестра уснула у него на руках спустя пару минут. По её лицу даже во сне текли слёзы. А может быть, это был дождь? Так или иначе, но Эдигор ещё не знал - это был последний раз, когда Луламэй плакала.

Будущий император уложил Лу в постель, укрыв самым тёплым из всех одеял, и уже на выходе из комнаты принцессы столкнулся с Громдрейком.

- Ваше высочество, - сказал эльф, легко поклонившись. - Вас...

Он осёкся, увидев вдруг лицо Эдигора. Ни разу за всю свою жизнь Громдрейк не видел таких лиц у людей.

Принц был белым, как мел, на лбу выступила испарина. Губы сжались так, что превратились в тонкую ниточку, полностью утратив цвет. А в глазах... Чего там только не было, в этих его тёмных, по-взрослому мудрых глазах.

- Ты, наверное, хотел сказать, что меня ждут в покоях его величества? - произнёс Эдигор ровным, безжизненным голосом. - Передай отцу, что я уже знаю про императрицу. И пока не хочу ни с кем говорить и никого видеть. Всё завтра. А сейчас я иду спать.

Громдрейк хотел вновь поклониться, потому что сейчас с ним говорил уже не наследный принц, а как минимум император, но не успел.

- Гром, - Эдигор внезапно подошёл ближе, и в его глазах вспыхнуло какое-то непонятное чувство, - я давно хотел тебе предложить, но не знал, как... и духу не хватало... А сейчас, пожалуй... да... Пожалуйста, прими это. Но не считай за оскорбление. Я не хочу тебя обидеть. Это просто... знак доверия. Моего... к тебе. Возьми.

Принц говорил короткими, рублеными фразами, постоянно запинаясь и не сводя с эльфа своих странных тёмных глаз. А потом поднял руку и вложил в его ладонь кольцо со знаком императорской власти.

Ещё четыре года назад Громдрейк моментально убил бы того, кто посмел бы предположить, что он примет такое кольцо от человека, пусть и наследника. Но теперь эльфу вовсе не казалось оскорбительным принять этот знак. Именно от Эдигора, потому что он был гораздо выше тех высокородных эльфов, которых знал Громдрейк.

А ещё наставник навсегда запомнил тот, самый первый день, когда наследный принц побежал в замок, беспокоясь о своём умирающем безродном друге, взяв за руку обычную служанку.

- Это честь для меня, мой принц, - ответил Громдрейк, опускаясь на одно колено. И он ещё успел увидеть до того, как склонил голову, как в тёмных глазах Эдигора вспыхнули сразу три чувства - удивление, смешанное с облегчением и настоящей, неподдельной радостью.

И если бы у эльфа были хоть какие-то сомнения в своём поступке, то после того, как он увидел глаза наследного принца, они бы полностью развеялись.

Глава седьмая,

о Тропе Оракула

... Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я...

А. С. Пушкин

Чем дальше мы шли, тем сильнее густел туман. Сначала он стелился по земле, обвивая кольцами ноги, затем поднялся до уровня талии, потом - груди...