Охота на демиурга

То, что видел на Тропе гном, я тоже догадывалась, пусть и не знала точно. Изгой, не такой, как все, гонимый с рождения, Тор пересмотрел, наверное, целую кучу воспоминаний из своего нелегкого детства, когда его дразнили, обижали и били. Ну а как же - гном, не умеющий обращаться с железом, предпочитающий дерево! Ведь он же гном, а не друид. Так его, собственно, и дразнили - друидом, лешим, пнём и дубом. Впрочем, это были самые безобидные прозвища.

В чём-то Тор был похож на Милли - она тоже с самого рождения была чужой для собственного народа, и, пусть в гноме не было магии, он ощущал эту чуждость не меньше, чем сама эльфийка.

Принять самого себя, даже вопреки мнению других, вопреки словам родственников, невзирая на насмешки, грубость, синяки и шишки. Понять, что как бы ты ни старался, не можешь изменить свою суть, если только руки себе отрубишь. Но и тогда не сотрёшь из памяти того, кем родился и был все эти годы. Точнее, кем ты НЕ был. Таким, как все, понятным, привычным, правильным.

Для гнома уйти от своего народа - очень тяжёлое решение. Решение, которое тлеет в груди не один год, обдумывается, прокручивается в голове, взвешивается и оценивается. Но Тор всё-таки был уверен, что поступил правильно. Я знала это, видела по его глазам. Он ещё пока не подозревал, что будет дальше, как сложится его судьба, найдёт ли он своё место в столице Эрамира, но в любом случае его место точно было не там, у гномов, которые презирали Тора просто за то, что он был другим. Всего лишь любил дерево вместо железа. Какая странная и глупая причина, не находите? Но для гномов это было важно. История, традиции, условности, устои.

В общем, всё то, от чего у Торгиса сводило челюсть и скрипели зубы.

И теперь, глядя на встревоженное лицо наклонившегося надо мной Рыма, я ещё раз мысленно попросила прощения - и у него, и у Тора. Может быть, когда-нибудь я смогу рассказать им... Им всем, и Милли с Брашем и Бугалоном тоже. Рассказать, что только по моей вине с ними случилось всё то, что случилось. Только потому, что я так захотела. Я так придумала. Это было мне нужно для того, чтобы написать книгу.

Ни для чего больше.

- Оракул, - прошептала я, стирая слёзы тыльной стороной ладони. - Немного растревожил все мои мысли и чувства...

- Не только твои, маленькая, - ласково улыбнулся Рым. - Может, ты хочешь поговорить об этом?

Поговорить... об Олеге? Нет, я давно не могла о нём разговаривать. Даже с Игорем. Конечно, он всё знал. Узнавал потихоньку, уж за три с лишним года-то, рассказывая по чуть-чуть, я должна была воссоздать почти полную картину. Муж не заставлял меня вспоминать специально, никогда не задавал лишних вопросов, не лез слишком глубоко, туда, где подвывало от отчаяния, горя и чувства вины что-то маленькое и окровавленное.

- Нет, Рым, не стоит. Поверь, не нужно, - ответила я тихо.

Несколько секунд он молчал.

- Как хочешь, Линн.

Он уже поднялся с земли, чтобы уйти обратно, завернуться в своё одеяло и уснуть, как я вдруг сказала то, чего сама от себя не ожидала:

- Останься.

Глаза Рыма вспыхнули удивлением.

- Что?

- Останься. Пожалуйста. Побудь со мной. Просто побудь, и всё.

Орк поднял руку и осторожно провёл кончиками пальцев по моей щеке, всё ещё мокрой от выплаканных слёз.

- Мне холодно, Линн. Я не смогу долго быть рядом с тобой, этот туман... он, кажется, немного задержался в моих костях.

- Тогда иди сюда. Иди, Рым. Под моё одеяло.

Что я делаю? Безумие. И глаза его вспыхнули совершенно безумно.

Всё равно. Будь что будет. Не хочу быть одна, не могу. Странно, страшно, невыносимо. Со дня смерти Олега я чувствовала себя такой одинокой, будто в мире никто, кроме меня, больше не жил, но теперь чувствовала это особенно остро. Теперь, когда я осознала, что всё-таки действительно умерла для той жизни, и больше не увижу того единственного, ради кого хотела вернуться. Просто быть рядом и жить.

Рым положил меня себе на грудь, укутал нас обоих в одеяло почти так же, как это когда-то делал мой... нет, не думать! Хватит, не могу!

По лицу вновь потекли слёзы.

Руки Рыма сжали плечи, губы, коснувшись уха, прошептали:

- Не плачь, маленькая. Всё будет хорошо. Я обещаю.

Я застыла. А потом сжала кулаки, потому что память вновь угодливо подкинула одну из картинок моего прошлого.

Я болею, лежу на постели, трясясь от тошноты и озноба - так плохо мне ещё никогда не было. Перед глазами стоит туман, комната плывёт и качается.

И только рука брата, сжимающая мою, не даёт мне провалиться в пугающую черноту, сдаться, отчаяться...

Я всхлипываю, потому что так устала бороться с этой странной, немного пугающей болезнью.

- Не плачь, маленькая. Всё будет хорошо. Я обещаю.