Подследственный не сдается, предположим, у него прочное алиби и он уверен, что докажет свою невиновность (а он нередко в подобных случаях, вопреки закону, поставлен в необходимость доказывать свою невиновность). И тогда следствие начинает борьбу с алиби — тут его методы тоже отработаны. Алиби как бы не замечают, документы, его подтверждающие, не затребуют, свидетелей, его подтверждающих, на допрос не вызывают. Или, напротив, вызывают такого свидетеля и жестко ставят перед ним вопрос: или он отказывается от своих показаний, или меняется местами с арестованным (угрозы бывают самые разнообразные и самому свидетелю и его близким). Сколько приходилось видеть таких разрушенных алиби!
Теперь, когда алиби разрушено и подследственный понимает, что беззащитен, атака следователя становится особенно жесткой, он требует одного: «чистосердечного признания». Они стали едва ли не непременной составной частью следственного дела — эти признания, все сплошь чистосердечные, зачастую обстоятельствам дела вовсе не соответствующие. (Очень распространен способ, когда какому-нибудь уголовнику, совершившему преступление, предлагают взять на себя и другое, обещая за это разного рода поблажки, тоже хорошо известные: изменить, например, статью на более легкую и т. д.; начинается торговля, которая тоже нередко кончается «чистосердечным признанием».)
И здесь наблюдается некий сдвиг: если раньше работники дознания и следствия заботились о том, чтобы признание было правдоподобно, — с подследственным работали, укрепляя «версию» заранее знакомили его с документами, подгоняли его показания под материалы дела, — то теперь (насколько могу судить по делам, которыми недавно занималась), все это стало не так уж и важно, главное — самый факт признания. Пусть подследственный признается нелепо, пусть на одни сутки, пусть потом в сотне жалоб расскажет, как его заставили взять на себя преступление, которое он не совершал, приведет сотню доказательств тому, что признание его неправдоподобно, — ничто ему уже не поможет: признался, ловушка захлопнулась! Признание его попало в борозду того же темного правосознания и проросло тут неколебимой уверенностью: раз сам признался, значит — виноват. Любопытно, что это убеждение вполне совмещается с убеждением, что он признался не сам, а под воздействием следователя: только незначительная часть людей отнесет признание за счет искусства работника следствия, который добыл неопровержимые доказательства, большинство ясно сознает, что был применен «прессинг», то есть та же самая пытка. Весь ужас, повторим, в том, что массовое сознание не восстает против пытки и даже считает ее необходимой — пока народ думает так, «черные следователи» будут пытать, а прокуратура и суд будут делать вид, будто такого нет и не бывает.
«Чистосердечное признание» — это главное блюдо «черного следствия», добыв его, к нему начинают готовить гарнир. Прежде всего это «выводка», когда подследственного вывозят на место преступления, где он при понятых и под видеокамеру рассказывает, как его совершал, казалось бы, ясно, что это следственное действие являет собой всего лишь подтверждение того же признания и само по себе доказательством быть не может, но следователи, опять же в расчете на правовую темноту (в частности, и народных заседателей), неизменно указывают «выводку» в числе доказательств.
Свидетельские показания. Мне не раз приходилось встречать такую схему построения следственного дела (предположим, по тому же убийству). Арестовывают двоих парней, одному отводят роль убийцы, другому — свидетеля, причем этому последнему опять же недвусмысленно намекают, что их могут поменять ролями. Нередко эти парни бывают друзьями, и тогда возникает ситуация, когда один под руководством юристов ведет другого к могиле. Нередко и свидетеля задерживают, сажают в ИВС — под любым предлогом (чаще всего провокация скандала и пр.), тут возможна та же пытка, только более осторожная (а иногда и не осторожная).
Большего искусства добилось «черное следствие» в деле отбора нужных свидетелей: вызывают брошенную жену, злого соседа по квартире, соперника по службе. Часто применяют метод и вовсе беззаконный: работник следствия является в учреждение, где работал арестованный, собирает общее собрание, сообщает, что их коллега преступник, что он неопровержимо уличен, сам признался (все это ложь от начала до конца) — и вот уж готов десяток «свидетелей», жаждущих дать любые показания, лишь бы покарать негодяя.
Надо ли говорить, что свидетелей, говорящих в пользу подследственного, встречают в штыки.