Охота на Гитлера

– А он-то чем тебе не угодил? – удивился Шнайдер. – Вроде смышленый мальчик.

– Вы же сами сказали, что он никудышный?

– Я сказал, что он плохой агент. Дураком я бы его не называл.

– Да как же не дурак! – воскликнула Кэт. Она быстро, несколькими легкими движениями нарисовала карикатуру на Зельца: долговязый губошлеп в оборванном пальто. – Вы бы видели, как он сюда пришел! С цветами, весь при параде, прямо герой-любовник. Якобы извиняться пришел. Нашел тоже мне дурочку. Какой там извиняться – у него на лбу написано: «Хочу женщину!» Конечно, он ради этого готов извиняться. А потом чуть что – такой будет жлоб, что…. – Кэт махнула рукой. – Это же все у этих мужиков одинаково, я уже тысячу раз это все слышала! «Девушка, можно с вами познакомиться? Девушка, а не хотите в кино пойти? А поцеловать? Ну что тебе, жалко, что ли? Что ты вообще? Слушай, а чего ты не хочешь, а?»

– Не переживай, – улыбнулся Шнайдер. – Успокойся.

– Это так все противно! – воскликнула Кэт. – Липкое все какое-то, меня тошнит от этих ухаживаний!

Шнайдер сочувствующе посмотрел на Кэт. Он бы и рад был еще поговорить на эту тему, но надо было уже срочно бежать домой: фрау Бауэр ждала его с ужином.

– А еще немцы верят всему, что им по радио говорят! – сказала Кэт. – Просто невероятно! Им завтра скажут, что Земля плоская – они поверят!

– Поверить, может, и не все поверят, – сказал Шнайдер, – но согласятся все, это правда. Понимаешь, тем, кто не верит – им же тоже не хочется отстаивать свою точку зрения, сидя в камере с уголовниками. Так что, может, и не будут разделять точку зрения руководства, но сделают вид. Это называют ученым словом «конформизм».

– Я это называю «вранье»! – категорично заявила Кэт.

– Ох, молодость, молодость! – усмехнулся Шнайдер. – Узнаю категоричность, свойственную юности, ее бескомпромиссность и дерзость в лучшем смысле этого слова. Прекрасно, прекрасно. Когда-то я и сам был такой. Боевой, смелый, чуть что – шашку наголо – и прощайся с головой, белая гвардия.

– А что сейчас?

– Сейчас все сложно, – сказал Шнайдер. – Давай лучше поговорим о погоде.

– О погоде? – удивилась Кэт

– Да. Я тут все никак не могу дождаться, когда придет лето. Ты любишь лето?

– Очень. Только не в городе, а в пионерлагере. Чтобы плюс тридцать, и с головой в речку – бултых, и потом на травке загорать, с книжкой Маяковского.

– Ах, девушки, почему вы так любите поэтов? – улыбнулся покровительственно Шнайдер. – Картина прекрасная, спору нет. Только еще должен быть лесок рядом, чтобы там было всегда прохладно, и чтобы он был полон ягод, особенно малины. И еще там знаешь, что должно быть? Шум такой, – Шнайдер сделал неопределенный жест рукой, – от кузнечиков и птиц, и еще одна-две мухи, которые все время норовят сесть на страницу.

– Мы бы с девчонками спели что-нибудь, – сказала мечтательно Кэт. – Что-нибудь боевое, вроде "Интернационала" или "Марсельезы".

Шнайдер вздрогнул. «Интернационал» совсем не подходил под его лирическое настроение.

– Катя, – сказал он вдруг, – милая, я люблю тебя. Постой, не перебивай. Помнишь, ты отправляла телеграмму, и я смотрел на тебя долго-долго, на твои нежные, но сильные пальцы, на этот светлый локон у виска, и ничего на свете мне не было роднее, чем твой профиль, твое задумчиво-сосредоточенное выражение лица, твой взгляд куда-то вдаль. Ты спросила потом меня, что случилось. А я не знал, как на это ответить. Катя, я думаю, ты уже давно забыла, как я смотрел на тебя, но, Катя… Я каждый день думаю о тебе, боюсь за тебя и мечтаю только о том, чтобы ты…

– Не надо! – сказала Кэт строго. – Я не для этого сюда приехала!

– Прости, – сказал Шнайдер. – Действительно, какой-то служебный роман получается. Нехорошо, ты права.

Кэт промолчала.

– Ладно, Кать, время поджимает, – Шнайдер встал из-за стола. – Давай, осваивайся. Помни о нашем деле и… – Шнайдер помолчал, подыскивая слова. – В общем, пока.

– Пока, – вздохнула Кэт на прощание.

–

Придя домой, полковник переоделся в спортивный костюм и спустился к фрау Бауэр. Сегодня Шнайдер был рассеян, словно он стал обычным человеком, а не резидентом советской разведки. Что-то такое вертелось непонятное у него в голове, что-то мешало нормальному течению мыслей, и это раздражало герра полковника. И больше всего раздражало, что ему никак не удавалось ухватить это «нечто» за хвост.

На ужин сегодня была серая лапша с коричневым соусом, выдававшим себя за мясной.

– Почему вы так поздно сегодня? – спросила фрау Бауэр. – Случилось что-нибудь?

– Вы же сами понимаете, в моей профессии рабочий день не нормирован, – сказал Шнайдер. – У врагов рейха выходных и отпусков не бывает, вредят они не по расписанию. Чуть что – и я, как врач скорой помощи, мчусь через весь город на место происшествия.

– Тяжело вам? – участливо спросила фрау Бауэр.

Шнайдер пожал плечами и улыбнулся усталой улыбкой мудреца.

– Кушайте, кушайте, – сказала фрау Бауэр. – Вам нужно много сил. Ничего, скоро все закончится. Скоро, наконец, вступит в бой супероружие, и мы сотрем, наконец, русских, с лица Земли.

– Да, поскорее бы! – сказал Шнайдер.