Охота на Гитлера

– Как-то раз меня оставили одного на тридцать минут с племянником. За это время он попытался опрокинуть кипящий чайник, разрисовать стену в гостиной, разбить лампу, укусить сестру и упасть со стула. Я орал на него не переставая, как пьяный фельдфебель на новобранца: "Нельзя, не трогай, не смей!". Я постарел за эти полчаса больше, чем на вечность. Клянусь, если бы меня оставили с ним еще на десять минут – Германии пришлось бы искать другого фюрера. То, что не могут сделать миллионы большевиков, сделал бы малолетний сопляк в коротеньких штанишках.

Все дружно засмеялись. Как заметил Зельц, особенно долго тряслось толстое брюхо Геринга, неспособного остановить припадок веселья. Жирные всегда особенно чувствительны, потому и жрут, пытаясь поймать побольше удовольствия.

– Да, – продолжал Гитлер, – обострение конфликтов в семье, нервные срывы, истерики, война по любому поводу, взаимное манипулирование, постоянная уборка, стирка, глажка, готовка, несчастные случаи, детские болезни, пакости, плохие отметки – вот мир, в котором вынуждены жить все родители.

Конечно, есть люди, которые готовы родить ребенка, бросить его в интернат на воспитание родине и государству, а потом спокойно вернуться на работу. Есть такие люди, и они знают, что мы, национал-социалисты, можем воспитать любого ребенка и сделать из него идеального члена общества. Но в таком случае, в чем разница, зачат ли этот ребенок лично мной или кем-нибудь еще, если я им не занимаюсь? Какое право я могу называть его в таком случае своим? Кровь (как и почва) решает многое, как вы знаете. Из кучерявого унтерменша⁶ не сделать арийца, хоть ты лупи его ремнем три раза в день. Но все-таки воспитание безумно важно для правильного сознания. Воспитание делает нас нами, формирует принадлежность к нашей расе и привязанность к нашей почве. Потому – нет, я не завожу детей. Мои обязанности фюрера не дают мне отдохнуть ни дня, даже сейчас, в кругу друзей, я думаю о своей великой миссии. Поэтому – нет, никак. Даже не убеждайте меня.

Я не прошу у вас жертв и не требую от вас, чтобы вы развелись и сдали своих детей в детдом. Но я – я должен принести эту жертву ради Германии, ради своей великой Родины, ради Фатерланда, Родины наших отцов и дедов, ради партии, Рейха и нации. Моя супруга – Германия, и весь германский народ – мои дети.

Все дружно захлопали.

– Мы должны помнить, что размножение германцев – прямой долг нашего правительства, нашей партии, нашего государства. Для нас важны две вещи. Первое – не давать скрещиваться всяким отбросам эволюции вроде жидов и цыган, второе – обеспечивать активный приплод нужных сортов: в первую очередь – арийцев. И любой немец, и любая немка, если они только не уроды и не психические извращенцы, обязаны воспроизвестись и создать будущих подданных великого Рейха.

Зельц вспомнил о недавнем опыте с фройляйн в ресторане и густо покраснел. Как стыдно!

– Это важно, чтобы у нас хватало молодых здоровых доступных арийских женщин, которые радостно встретят любого возвратившегося с войны немецкого солдата. Приведут к себе в комнату, а можно даже и в общежитие, разденутся и вступят в интимную половую связь. Без извращений, конечно! Минеты, анальный секс и куни необходимо запретить, а нарушителей отправлять на пару лет в трудлагеря. Но в выборе поз, я считаю, можно быть свободными, тут излишнее регулирование не нужно. Я не Папа Римский, занимайтесь этим делом кому как удобно: кто хочет сверху – пусть будет сверху, кто хочет по-собачьи – пусть так и делает. А начать это контролировать – так разведут волокиту, полицейские завалят нас отчетами, станут бороться за улучшение статистики, заниматься профилактикой и прочим бюрократическим идиотизмом. Не поставлю же я по полицейскому у койки каждой поварихи или ткачихи? Этак только полицейские и будут размножаться, а солдатам останется стоять в сторонке и завистливо вздыхать, глядя на их успехи.

Мужчины заржали в голос, дамы мило похихикали.

– Вообще я не понимаю, что такое – любовь! – произнес Гитлер. – Мы пишем килотонны книг о любви, романтике, прекрасных дамах, возвышенных отношениях и прочей романтической чуши! Зачем это все нужно?! Вот дырка, вот член – вперед! Мать–природа подскажет, если что. Все, что естественно – то не безобразно. Зачем про это писать?

– Но ведь чувствительно… – попыталась возразить фрау Геббельс.

– Книги нужны, чтобы объяснить народу, что он должен думать. Хорошее произведение – это произведение идеологически нагруженное. А если в книжке нет моральной составляющей, если она не создана для того, чтобы продвигать наши идеалы: руководящая роль партии в государстве, женщина как хранительница домашнего очага, превосходство белой рассы над другими, то это книга вредна и не обладает никакими художественными достоинствами. А всякие воздыхания о прекрасных дамах, бабострадания – это не достоинство книги!

– А как же «Мадам Бовари»? –фрау Геббельс искренне огорчилась.