Охота на гончих

Мучениям леди Мак-Лайон положила конец неунывающая Малин. Она уже выпуталась из своих одежек и деловито порхала по комнате. Вытерла нос младшей девочке, проверила широкий противень, где в раскаленном жире шкварчали румяные пироги, и сейчас, нагнувшись над кадушкой в углу, черпала воду в котелок.

– Взвару клюквенного откушаете, госпожа? – спросила она. – Горячий, да с медом – чудо как хорош, никакого вина заморского не надо!

Нэрис окончательно сконфузилась от такого внимания и уже собиралась было отказаться, но тут со стороны кровати донеслись шорох и глухое бормотание, перебитые таким отчаянным свистящим хрипом, что леди аж вздрогнула.

– Не пугайтесь, госпожа! Это батюшка, – поспешила успокоить Малин, – я ведь говорила, прихворнул он у нас. Сейчас взвару спроворю, выпою ему – полегче задышит.

– Грудь у него слабая, – со вздохом подала голос хозяйка дома. – С молодости еще. Лекарь велел гусиным жиром растирать да кутать, чтоб пропотел. А как его кутать, коли он в жару бьется да так и норовит одеяла скинуть? Уж вторую ноченьку с ним маюсь, с горемычным, боюсь, как бы не помер… Ох, простите, госпожа! Вы уж потерпите маленечко, сейчас Малин его утихомирит, чтоб зазря не пугал!..

Нэрис, прислушиваясь к натужному сипению из темного угла, покачала головой. Звуки были нехорошие.

– А что с вашим мужем? Застудился?

– Оно самое, госпожа, – кивнула Фрита, нарезая тесто длинным ножом. – Давеча продрог на холодном снегу, а много ли ему надо – в его-то годы? Здоровье еще рыбаком подорвал, таким же и мне достался. Ох, бабья жизнь – не ходок, так пьянь, не пьянь, так хворый!..

Северянка в сердцах всплеснула руками, в воздух взметнулось белое облачко муки. Облачко взметнулось и осело, а леди Мак-Лайон, наоборот, поднялась.

– Разрешите, я посмотрю? – сказала она, откладывая плащ. И, предупреждая возможное удивление, добавила: – Я в болезнях понимаю немного.

Хозяйка дома переглянулась с дочерью и неуверенно пожала плечами:

– Как пожелаете. Да только старик мой каждую зиму хворает, мы уж привычные. Жиром да отваром завсегда спасались, глядишь, и тут боги сберегут!

Однако щедрая покупательница на богов надеяться не пожелала. Подошла к кровати, присела на краешек и взялась за одеяло. Покачала головой: старый торговец метался в жару, хрипло постанывая, и на ощупь был как печная заслонка – сухой да горячий. Под глазами круги, лицо белое, только под носом да вокруг губ синева просвечивает. Леди Мак-Лайон сдвинула брови и, не чинясь, задрала на болящем рубаху. Приникла ухом ко впалой груди, послушала дыхание… И через несколько мгновений, кивнув каким-то своим мыслям, выпрямилась.

– Не поможет тут жир, – сказала она. – Да и от взвара толку чуть. Сколько он уже вот так лежит, вы говорили?

Фрита, робея под серьезным взглядом серо-зеленых глаз, пробормотала, что дня два уже, не меньше. Леди сердито фыркнула:

– Гнать бы такого лекаря! Куда беднягу кутать да тереть, когда он и так сам себя скоро изнутри зажарит?

Малин испуганно заморгала. Ее мать, комкая в руках тесто, переводила настороженный взгляд с гостьи на мужа.

– Так и что ж теперь, госпожа? – деревянно пробормотала женщина. – Другого-то лекаря поди найди.

Нэрис, морща лоб, смотрела на старика. Он был совсем плох. Действительно, пока кого отыщешь, пока дождешься… Леди вздохнула:

– Малин, ты бы сестер хоть к соседям свела, маленькие они еще, а тут без кровопускания никак не обойтись. Да и побегать придется.

– Зачем? – прошептала девушка, мало что понимая.

– Мне нужен таз, узкий нож и полотенца. Вода, я вижу, уже закипает? – вместо ответа сказала гостья, поднимаясь. И, ласково потрепав по голове самую младшую из девочек, улыбнулась хозяйке: – Ничего. Даст бог, уж как-нибудь справимся.

– Госпожа! – ахнула Малин. – Да нешто вы сами ему кровь отворять будете?!

Нэрис оглянулась на едва дышащего торговца:

– Не бойся, уже приходилось…

На Берген медленно наползали сумерки. Погода вновь начала портиться – еще недавно чистое небо, не державшее на себе ни облачка, заволоклось сизой пеленой, помрачнело. Люди, задирая кверху головы, хмурились и поднимали воротники до самых щек. Загулял в простенках ветер, гоня с улицы разыгравшихся ребятишек.

Торговая слобода, без того к вечеру опустевшая, встретила Тихоню хлопающими ставнями и запертыми лавками. Те же немногие, что еще были открыты, все равно ничем старому воину помочь не могли: спешащие по домам хозяева на расспросы отвечали неохотно и все больше разводили руками.

– Не видели, сударь, – говорил торговец мукой, ненавязчиво оттесняя Ульфа к выходу. – Сюда такая не заходила, а мы ж с утра до вечера на улицу носа не кажем…

– И знатные дамы бывают, и попроще, – вторил ему торговец готовым платьем из лавки напротив, – а таких, чтоб как вы описали, милостивый государь… Может, заглядывала, а может, и нет – разве ж всех-то упомнишь?

Из скорняжной так прямо с порога завернули:

– Чего бабе тут делать? Седьмой год торгую – ни одной не видал!