Охота на гончих

Сын конунга натянуто рассмеялся.

– Понятно, что влияние делят, – сказал он. – Ну, бог им судья. Каждому свой. Отец верил в Царствие Небесное, но смерть встретил, как истинный норманн. А уж что его душе дальше делать – в Вальгалле брагу хлестать или райскими кущами любоваться, – так о том пускай теперь Один с Христом спорят! Пойдем, что ли? Вон уж скальды музыку завели.

Ивар кивнул. И придержал шагнувшего к двери Рагнара за локоть:

– Погоди. Просьба есть. Я понимаю, что мне за высоким столом не место, но… Можешь меня между собой и братом усадить? Только на этот вечер, обещаю.

– Зачем? – удивился норманн. И весело хмыкнул в усы: – Стеречь будешь, что ли?

– Вроде того, – без улыбки согласился лорд. – Ну так как? Сделаешь?

Рагнар почесал в затылке. Лицо у советника было серьезное, взгляд – напряженно-сосредоточенный. Не шутка, значит, хоть и звучит похоже.

– Попробую, – честно ответил он. – Но не обещаю. Харальд и так на взводе: утром торбу со своей сонной дурью обронил где-то… Ну да рискнем, раз надо! Пошли.

Он потянул на себя ручку двери и шагнул через порог. Ивар двинулся следом. Это была уже вторая тризна, на которой ему «посчастливилось» присутствовать в большом доме, и от прошлой она отличалась разве что бо́льшим количеством людей. Проститься с конунгом пришла вся его дружина и даже те, кто по возрасту или увечьям давно в ней не состоял. Были знатные горожане, кто-то из солидных купцов, ну и, разумеется, семья. Ивар поймал себя на мысли, что поминки здорово напоминают ему давешнюю свадьбу – только что без плясок и цветистых тостов. Веселья, конечно, никто не выказывал, но и напоказ не скорбели. Разве что сыновья да ближние соратники покойного сидели хмурые, прочие же угощались, поднимали чаши за Олафа, травили о нем байки… Что ж, у всякого народа свои традиции.

К удивлению лорда Мак-Лайона, за высокий стол его допустили без возражений: Харальду, похоже, было глубоко наплевать, где будет сидеть шотландский гость, а супруга Рагнара спорить с мужем не стала. «Только ему же в угоду, – подумал Ивар. – Так-то летел бы я отсюда вверх тормашками!» Он бросил взгляд на прошедшую мимо с каменным лицом Астрид, отметил сидящего в уголке отца Теодора – на коленях священника лежал раскрытый молитвенник – и плеснул себе в кубок воды. Есть не хотелось. Да и духота стояла страшная, хоть по примеру Рагнара каждые полчаса на крыльцо бегай. Советник внутренне вздохнул с сожалением – увы, такой роскоши он сегодня позволить себе не мог.

Негромкая музыка, которую почти заглушали голоса присутствующих, на мгновение стихла. Какой-то скальд взял несколько одиноких аккордов, настраиваясь на другой лад, и вновь заиграл. Мелодия стала иной – четче, торжественней. Под стать ей была и песня, при первых словах которой гости почтительно притихли, отставив в стороны свои чаши.

Быль пропою я о конунге храбром,
О муже битвы, к богам ушедшем –
Туда, где бьются, взметаясь, чаши,
Где мед рекою и пир веселый.
Удел героев – чертог Вальгаллы,
И с ними Олаф! К дружине добрый,
Врага разил он, прилично мужу,
И сгинул в сече средь волн соленых.
Отважно бился наш славный конунг –
Но пал, пронзенный железным жалом.
Ушел могучий, народ оставив,
И стихли песни под гордым сводом.
Кто будет пиво пускать по кругу?
Кто будет щедро дарить дружину?
Ушел наш Олаф! Забрал всю славу,
А с нею силу, что нас хранила.
Что ждет нас завтра? Достойный конунг,
Отцу преемник и нам защита,
Иль там, где прежде мы пировали,
Вороны каркать зловеще будут?
Лишь Один знает… А ныне вместе
Почтим же память вождя, что мудро
Страною правил, врагам на зависть,
Друзьям на радость, семье во благо,
И славы желал, что всего превыше![36]

Призыв скальда был встречен одобрительным гулом и звоном кубков. Ивар, по примеру прочих пригубив из своей чаши, потянулся к миске с мочеными грибами. Плюхнул себе в тарелку изрядную порцию, взялся за ложку… И медленно положил ее обратно. Из-под деревянного обода торчал неровный бумажный краешек.

Лорд Мак-Лайон быстро скользнул глазами по ближайшим соседям – Харальд доливал себе из кувшина, Рагнар обсасывал куриную кость – и одним движением стянул со стола записку. Положил на колени, развернул, прочел. А потом, сунув смятую бумажку в карман, поднялся.