Охота на гончих

Большинство морских торговых путей служило для сношений Европы с Востоком. И главной – можно сказать, единственной – дорогой было Средиземное море. Лэрд Вильям за свою жизнь исходил его вдоль и поперек. Подобно другим европейским купцам, он вез на Восток знаменитые фландрийские ткани, оружие, вино и масла, домой же возвращался с пряностями, аравийскими благовониями, цейлонским жемчугом, китайским шелком, индийской слоновой костью… Но все это были предметы роскоши. И пусть стоили они немало – переплачивать приходилось не только покупателям, но и самим купцам. Торговать с Востоком напрямую, без посредников не представлялось возможным: левантийцы держали монополию на свои товары, арабские завоевания охватили большую часть Средиземноморского побережья, что не лучшим образом сказывалось на конечной стоимости караванов… Однако помимо южного имелся и другой путь – Северное и Балтийское моря. Торговля была здесь совершенно отлична от средиземноморской. Английская шерсть, норвежский лес, балтийская сельдь, русские меха, кожа и сало – никакой роскоши, только сырой продукт, однако же востребованный всегда и везде. Конечно, эта дорога представляла немало опасностей – ходить по ней отваживались лишь немногие смельчаки. Вроде молодого еще Союза Четырех городов, на который Ивар в конце концов и предложил сделать ставку. Немцы не допускали к морской торговле купцов со стороны, но для тех, кто входил в их союз на их же условиях, открывались головокружительные перспективы! Товарами хозяйственного назначения при высоких пошлинах торговать было невозможно, поэтому Союз Четырех, в последние годы набравший большую силу, добивался снижения, а то и вовсе ликвидации пошлин в торговых городах севера. И эта ситуация крайне выгодно отличалась от того, что творилось на южных рынках. Правда, опасность северного торгового пути по-прежнему оставалась высокой, но и здесь нашелся выход – норманны. Пусть большинство из них предпочитали старый добрый разбой, однако при большом желании и не меньшем денежном обеспечении договориться можно с кем угодно! Дружба лэрда Вильяма с покойным конунгом и былые связи пришлись как нельзя кстати, норманны дали добро на защиту караванов, переговоры с Союзом Четырех городов увенчались успехом – одним словом, хоть и не сразу, но риск себя оправдал. Торговлю с Востоком тем не менее зять с тестем полностью не прекратили. Больше того – заручившись поддержкой его величества, лорд Мак-Лайон взялся за восстановление старых знакомств со времен миссии в Сирии и к нынешнему моменту успел даже обрасти новыми. Которые, в свою очередь, уже начали давать первые плоды…

Мысль о делах насущных вернула Ивара из прошлого в настоящее. Он открыл глаза и моргнул несколько раз, щурясь на солнце. Погода, конечно, дивная, и торопиться особенно некуда, однако же его ждут дома! «Лэрд Вильям уже извелся в ожидании новостей, Кэвендиши лишнюю неделю в Шотландии только из-за меня задержались, да и Нэрис, наверное, места себе не находит». Вспомнив о жене, лорд задумчиво окинул взглядом вересковый ковер. Потом, колеблясь, обернулся к ручью: бойцы плескались в холодной воде, фыркая и хохоча, только Творимир по старой привычке обдирал с куста ягоды да Мак-Тавиши, зевая, приглядывали за лошадьми. Мэт с Марти порядком изменились после той истории в Бергене. Пьют, конечно, все так же, но хотя бы заменили количество на качество. Да и в целом спокойнее стали – то ли отяжелели с возрастом, то ли вправду за ум взялись… А вот Творимир сдал. «Скоро на покой придется провожать», – безрадостно подумал Ивар, глядя на друга. Бывший воевода сильно постарел: белый стал как лунь, усох в плечах, потерял былую скорость движений, а от прежнего богатырского здоровья и вовсе остались жалкие крохи. Гибель зверя дала русичу жизнь, но, увы, недолгую, человеческую. «С другой стороны, хоть десять лет выторговали, и то радость, – мелькнуло в голове лорда Мак-Лайона. – В конце концов, все там будем!» Он встряхнулся, отгоняя от себя грустные мысли. И, углядев среди розовой цветочной пены малый островок, увенчанный бело-лиловой шапкой, решительно двинулся к нему. Нэрис обожала вереск. А лиловый был ее любимый цвет.

Последние закатные отблески давно погасли на вершинах гор. Вечерние сумерки с каждой минутой все больше наливались темнотой, в небе одна за другой зажигались первые звезды. Пустели поля, в тиши холмов то тут, то там звучали одинокие голоса пастушьих рожков – на земли Файфа неслышно вступала ночь. В домах и лачугах зажигались огни, распахивались двери, впуская желанную прохладу; семьи, отужинав, собирались у очагов, чтобы вознаградить себя за длинный суетный день часом-другим тишины и покоя. Только замок лэрда Максвелла, несмотря на поздний час, кипел и бурлил. Носились по лестницам слуги, в кухне стоял дым и чад, хлопали ставни гостевых покоев, не отворявшихся с самой весны…

Внизу что-то со звоном грянулось об пол. Леди Кэвендиш, вздрогнув, подняла голову от вышивания.