Охота на гончих

– Отец! – повысил голос Харальд, еле-еле сдерживая извивающегося брата. В голосе мужчины зазвенела тревога. – Во имя богов, оставь ты его в покое!.. Тебе рать вести, а он себя не помнит!

Затрещала ткань вышитой золотом рубахи: воспользовавшись тем, что брат занервничал, сэконунг вырвался из его рук. Дернулся было к обидчику, но вдруг остановился – только с силой уперся стиснутыми кулаками в край столешницы. Олаф невольно отпрянул, такой яростью дышало лицо сына.

– Вовремя братец поход помянул, – глухо сказал Эйнар, не сводя с отца полубезумного взгляда. – Кабы не даны, так валяться бы тебе сейчас со свернутой шеей… А Гуннара ты, конунг, попридержи. Как бы чего не вышло – вдруг я бочонок с твоей головой перепутаю? Нам ведь, свиньям, разницы особой нету!..

Он явно нарывался на драку. Нэрис испуганно втянула голову в плечи и еще теснее прижалась к мужу. Тот нахмурился: в сторону главного стола теперь уже были повернуты головы всех присутствующих. Скальды заткнулись, музыканты перестали играть. «Черт бы побрал эту семейку, – в сердцах подумал королевский советник, на всякий случай заслоняя супругу плечом. – Два норманнских барана, один другому не уступит. И был бы смысл – а так? Одна радость, что безоружные, с этим у северян на пирах строго. Только б Гуннар и правда Эйнарову секиру из сундука не вынул!» Ивар с тревогой оглянулся на дверь. Перегородки, за которой стояли сундуки с оружием, из-за толпы гостей ему было не видно. Остается только надеяться, что Гуннар не слышал приказа конунга и…

– Черт! – тихо выругалась королевская гончая.

К столу, держа под мышкой заиндевевший бочонок, а в руке – немалых размеров топор, медленно приближался ярл Ингольф. Следом за ним сквозь толпу торопливо продирался Гуннар.

– Нэрис, буди Тихоню, и уходите отсюда.

– А как же…

– Без разговоров! – зашипел лорд. Отодвинул от себя пискнувшую жену и, уже начав подниматься с места, услышал спокойный голос рыжего ярла:

– Не тереби парня, Олаф. Что ему секирой махать без пользы? Не в бой небось. Да и рассвет не за горами, уж перина лебяжья молодых заждалась. Кончай реветь, Хейдрун! Муж тебе отныне господин. Чем сырость разводить, лучше б чашу поднесла супругу, как заведено. Я вот и браги принес, у вас-то здесь хоть шаром покати…

Ингольф, плечом оттерев сопящего конунга в сторону, поставил перед Эйнаром свою ношу. Подкинул в руке секиру, примерился – и одним точным, хрустким ударом снес половину бочонка. Прилипшая ко льду крышка откатилась под ноги чьим-то дружинникам. Ярл сунул топор в руки подошедшему Гуннару и бросил через плечо:

– Подать мне мой кубок! С зятем дорогим выпить желаю!

Приказ был исполнен мгновенно. Ингольф, зачерпнув брагу прямо из ополовиненного бочонка, поднял руку:

– Эйнар!

Глотающая слезы Хейдрун, схватив ближайшую к Эйнару чашу, по примеру отца наполнила ее и подала мужу. Все затаили дыхание. Тесть и зять молча смотрели друг другу в глаза, и встревать в этот безмолвный поединок не осмелился даже Олаф… Хрустнули в тишине костяшки пальцев. Эйнар отвел взгляд.

А потом обхватил непослушными ладонями ножку золотой чаши и поднял ее над головой.

– Ингольф! – хрипло ответил он.

Рыжий бесстрастно кивнул. Забулькала в глотках брага. Лорд Мак-Лайон, мысленно выдохнув, улыбнулся. Гроза миновала – второй раз за этот день, но теперь уже окончательно. Последний бастион сопротивления рухнул.

– Победил сильнейший… – услышал советник тихий голос жены. Радости в ее тоне не было.

Ивар пожал плечами:

– Это закон природы, милая, ничего не попишешь.

– Да, я знаю, – отстраненно сказала Нэрис.

Из-за спин недавних танцоров вынырнула приземистая фигурка Тиры. За ней показался Рагнар. Он перекинулся парой слов с кем-то из старших дружинников, насупил брови, покачал головой. Повернулся в сторону Хейдрун – девушкой уже завладела деятельная жена Гуннара – и, поколебавшись, направился в ту же сторону. Ни на отца, ни на братьев он даже не взглянул. Астрид тяжело опустилась на лавку, успокаивающе кивнув подошедшим к столу двум видным молодым норманнам с огненными шевелюрами. Они, недобро косясь на Эйнара, окликнули Хейдрун. Видимо, братья? Нэрис перевела взгляд на юную жену сэконунга. Тира, как всегда, оказалась на высоте: Хейдрун уже не плакала. А когда повернулась к подошедшему Рагнару, на ее бледном личике даже вновь засияла улыбка.

Конунг, вспомнив, кто здесь главный, лихо опрокинул чашу и обернулся к музыкантам.

– Ну, чего притихли? Чай, праздник, а не похороны! Гуннар, поди сюда. Выпьем натрое, как бывало… – Он оглядел взбудораженных дружинников и струхнувших гостей, после чего добавил со смешком: – Не на что тут глядеть, а до рассвета недалече. Ешьте, пейте да молодых славьте!..

Народ зашевелился. Послышались первые несмелые аккорды, кто-то из скальдов вновь затянул песню. Рагнар, улыбнувшись Хейдрун, протянул ей руку. Девушка неуверенно обернулась на мужа. Увидела, что все внимание последнего сосредоточилось на бочонке и, закусив губу, тряхнула кудрями.