Охота на крыс (сборник)

Моя лекция, вероятно, пошла ему на пользу, поскольку он завязал с кутежами, пьянками и девочками и занялся серьезным делом. Каким именно, вы наверно уже поняли. Благодаря этому самому делу, он и занимал сейчас соответствующую ступень на бандитской лестнице. Хотя в моей тогдашней лекции не было и намека на преступную деятельность. Просто Паша, наверно, истолковал ее как-то по-своему.

После этой истории у нас с Пашей сложились отношения вполне нормальные — насколько нормальными они вообще могут быть между опером и бандитом. По крайней мере, мы не открывали беглый огонь друг по другу, встречаясь иногда на улице.

Я заметил его в одном из ларьков, болтающим с симпатичной продавщицей.

Я сунул свою разбитую физиономию в окошко и прошептал:

— Девушка, жувачка есть?

— Какую вам?

— Любую, чтобы пузырь надуть можно было. Паша, ты часом не знаешь, какая резинка лучше надувается?

Паша узнал меня и вышел из ларька.

— Кто это вас?

— Упал.

— Понятно, вопросов нет.

— Зато у меня есть. Отойдем?

Паша кивнул, застегнул куртку, и мы прошли в конец рынка, где сели на пару брошенных ящиков.

— Надеюсь, ты без оружия?

Снегирев поднял руки.

— Обыщите.

— Ладно, шучу. Как успехи на мафиозном поприще?

— Каком мафиозном? О чем вы, Кирилл Андреевич?

— Так, о своем, о девичьем. Ты про стрельбу у метро слыхал?

— А что, разве вы этим занимаетесь?

— Такое ощущение, что ты знаешь, кто этим занимается, Один ноль в мою пользу. По таким вариантам все занимаются. Ты не в курсе, чья работа?

— Про стрельбу я, конечно, слыхал, но чья работа, не знаю. Кирилл Андреевич, вы поймите, я вас очень уважаю, но даже если б и знал, то… — Он развел руками.

— Сразу сказал бы?

Паша усмехнулся.

— Все острите?

— А мне только и остается что острить. Ну, а мысли какие-нибудь на этот счет имеются? Я думаю, они должны быть, случай-то не рядовой.

Паша закурил и, посмотрев по сторонам, произнес:

— Вон, группку парней видите? Знаете, кто это?

— Этот — Скворец, второй — Бычок, третьего не знаю. Кидалы.

— Правильно. Они тут частенько ошиваются. Знаете, чего они больше всего боятся? Не в милицию попасть и даже не с кинутым где-нибудь встретиться. С людьми всегда договориться можно, а в милиции в худшем случае на кичу посадят. Они больше всего боятся кинуть кого-нибудь на чужой территории, в особенности, если это станет известно хозяевам этой территории. А поэтому они только здесь и крутятся. Здесь они делают СВОИ деньги и не лезут в чужой карман.

— Платя при этом подоходный налог?

Паша кивнул.

— Ну, это-то понятно, — произнес я. — Но причем здесь стрельба?

— Я не закончил. Чтобы кидать спокойно, надо не просто налог исправно платить. Надо его честно платить.

Я усмехнулся.

— То, что «Эспаньола» платит вам налог, я понял сразу, увидев в их ведомости на зарплату должность охранника. Кстати, Паша, Усольский уже давно умер, поэтому вы бы им другую фамилию дали. А то не солидно как-то. Можете влететь.

Паша улыбнулся.

— Бывает. Сменим.

— Так ты хочешь сказать, что «Эспаньола» нечестно платила налог?

— Я ничего не хочу сказать. О таких вещах вслух не говорят.

— А как говорят? Шепотом? Ты мне тогда случаем не прошепчешь? Слушай, я что, допрашиваю тебя, что ли? Я не следователь и не прокурор. Стремно даже. Я про Усольского вас предупреждаю, а из тебя все вытягивать надо. Брось ты, Паша, хватит из очевидного секреты всякие строить.

— Да я и не строю никаких секретов. Просто мне неприятности не нужны.

— Да у тебя хоть раз были от меня какие-нибудь неприятности?

— Лично от вас — нет, но дело здесь не в вас и даже не в ментуре вашей. Поэтому извините, мне пора. Дела.

— Какие у тебя дела? Тоже мне, эко дело — карманников да кидал обирать. Самому не противно?

Я поднялся с ящика и, не простившись, пошел к ларькам.

Метров через пять Снегирев догнал меня.

— Подождите. Хорошо, я скажу вам одну вещь, а дальше уж сами решайте. В том-то все и дело, что «Эспаньола» честно платила налог и в наших кругах очень хотели бы узнать, кто все это провернул, потому как этот «кто-то» взял не СВОИ деньги.

ГЛАВА 4

Я сидел в кабинете Мухомора и слушал лекцию о вреде несвоевременного исполнения бумаг. Начальник был просто великолепен, упиваясь своим же красноречием, а поэтому я вышел от него с низко опущенной головой, охваченный искренним желанием раскаяться и тут же схватиться за авторучку. Но придя к себе, я обнаружил, что паста в ручке закончилась, а искать новую не хотелось, так что минуты через две желание мое напрочь исчезло. А еще через пять минут я уже забыл, что был у шефа. Сроки, сроки. Два месяца — это не срок. Я знавал оперов, у которых материалы по два года на исполнении находились. Нормалек. Заявители уж и забывали, что там два года назад случилось, и, когда их вызывали, долго напрягали память. Так что для волнения не было причины.

Заглянул Филиппов.

— Слушай, одеяло свое не одолжишь, а? С раскладушки.

— Зачем? Темную, что ли, устроить кому-нибудь?

— Нет, опознание надо сделать.

— Опознание? А одеяло-то тут причем?

— А, — махнул рукой Женька, извлекая из-под сложенной раскладушки байковое одеяло, — сейчас верну.