Охота на льва

- Положи пока обратно, - сказал он. - Дома уже вынесу... А взял я ее не в кяризе. Если ты заметил, я сухой на борт поднялся, даже ног не замочил. У этой галереи всего три выхода - один у самой речки, за зеленкой, в смысле, за садом, - там, прости за игру слов, ждала засада полковой разведки - они все выходы из зеленки перекрыли. Второй колодец во внутреннем дворике, о нем мой зам говорил. А третий как раз между ними, в самом саду, просто для полива. Там тоже хаус, бассейн, но в нем воды сейчас нет, видно, механизм подъема сломался, и заслонка в стене закрыта - такие панно со львами, газелями и птицами на всех четырех стенках бассейна, и не поймешь, что это отверстия для влива и слива. Вот наш гость в одно из них и вылез, хотел уйти в западный слив, та галерея выводит в соседний виноградник, за сотню метров отсюда, а там свищи его... Вот когда он выполз, я ему на голову и спрыгнул сверху. А он каким-то чудом извернулся, ножик с ноги у меня выхватил, разозлил меня, короче. Но я его несмертельно, думаю, в селезенку не попал, ниже маленько, чтобы успокоить. Ну и если быть честным до пределов дозволенного, то вторую сумочку, которая была у немого, я отдал разведчикам. Главную же долю забрал в доме мой зам, ее и вручили начальству вместе с документами. Правильно поделили, не сомневайся...

- Я и не сомневаюсь, - сказал я.

- Только должен тебя сразу предупредить, - сказал Тихий, морщась, - мы добытые деньги на личные нужды не тратим. Так в нашей роте заведено. Все уходит на поощрение доброжелателей - агентов из местных то есть. Они просто так стучать на своих не будут, а вот за деньги - любые, как говорится, капризы... Но казенных у нас нет, приходится работать на самоокупаемости. Если ты настаиваешь, я тебе, конечно, выделю, но немного...

- Я похож на доброжелателя? - обиженно спросил я, хотя и был расстроен, что случился облом с халявными афошками - мог бы купить лишнюю "монтану", минимум. И, чтобы уйти со скользкой темы, спросил: - Лучше скажи, чего ты в объяснительной написал, вдруг очную ставку устроят...

- Да не будет никакой очной и заочной, - засмеялся Тихий. - Они теперь сами озабочены, как все подмести так, чтобы все чисто было, но и им поклевать крошек осталось. А в объяснительной я написал примерно так, как в курилке рассказал - скупо и без ненужных подробностей.

- Тогда про какую беллетристику начраз говорил? - спросил я, показывая на карман "разгрузки", куда Тихий спрятал листок.

- А это я злой поначалу был - им на блюдечке всю верхушку уезда выложили, с планами, агентурой, деньгами какими-никакими, - а они допросы учиняют вместо представлений к орденам. Ладно, Иваныч увидел, когда мимо проходил, - а у него глаз как фотоаппарат, увидел, запомнил, идет дальше и текст увиденный в памяти читает. Прошел три шага, вернулся, пока наш конвоир не видел, забрал у меня листок, в свой карман положил, пошел к своему стулу. Сел, показал мне, что я баран и всех подставляю. Пришлось написать казенным слогом.

- Дашь почитать? - спросил я.

- Да пожалуйста, - Тихий протянул мне сложенный листок. - Можешь по прочтении сжечь...

Я люблю читать написанное людьми, которых я знаю лично. В написанном тексте знакомый, казалось бы, человек вдруг поворачивается какой-то иной стороной. Не темной или светлой, не скрытой до того изнанкой, а невидной в разговорах способностью переводить свое восприятие мира именно в письменный текст. Когда человек пишет в расчете, что его будут читать и перечитывать, когда он понимает, что слово здесь - воробей, оно поймано, он начинает вести себя не так, как в разговоре... В своем тексте человек выглядит так, как он сам себя видит. Мне хотелось посмотреть, как себя видит разведчик Тихий, спокойно втыкающий нож в селезенку другому человеку, - хотя речь его удивляла меня совсем не военным синтаксисом, но это мог быть отголосок его нежного детства, бабушкиной любви к поэзии, привитой к податливой душе внука. Но что пишет этот человек, держа перо сбитыми на казанках пальцами? - сбитыми, вероятнее всего, о зубы противников, обшлаг куртки которого заляпан чужой кровью? Я развернул листок.