Давыдов господина Бора не знал, но согласился: подарок и впрямь симпатичный. Пока обрадованный приказчик занимался упаковкой товара, Денис не торопясь прошелся вдоль витрин, и вдруг его взгляд приковала необычная подвеска: на черном бархате расположилась тонкая золотая цепочка с застежкой-замочком, а точно посередине на ней висел ажурный вензель в виде прописной буквы «Д». Рядом Давыдов заметил еще несколько подобных подвесок с другими буквами.
— А что это у вас, любезнейший, за странные украшения появились? — кивнул Денис на витрину.
— А, так новомодное украшение! — охотно пояснил приказчик, протягивая ему коробочку с порт-букетом, перевязанную пышной белой лентой. — Из Европы, все оттуда. Молодые люди с удовольствием своим зазнобам дарят, вроде как перманентное объяснение в любви, когда на слова таланту или смелости не хватает…
— Смелости, говоришь?.. — Решение пришло как озарение. — Пожалуй, я возьму вот эту. — И Денис указал на подвеску с буквой «Д».
Потом он поехал обедать в «Чепуху».
Гераська, обслуживавший другого гостя (именно так называли в ресторанах и трактирах посетителей), проходя мимо с подносом, подмигнул. И всей физиономией показал: мол, есть новости.
Давыдов кивнул и выбрался из-за столика.
— Покамест ты, братец, закусочку сооружаешь, — сказал он, подражая выкрутасистой речи купцов, — схожу-ка я, навещу Ивана Ильича.
Слышавший это Гераська перехватил капитана у кухонных дверей.
— Денис Николаевич, она приезжала! Ну, та, что телешом плясала…
Давыдов внутренне напрягся.
— С графом? С Бабушинским?..
— Нет, с купчиком каким-то. С виду — мой ровесник, а все пальцы в перстнях. Ходила по залу, Сергеича велела позвать, он ей все кланялся. Завтра опять плясать собралась, там показывала, куда столы сдвинуть и где ей место высвободить.
— На подмостках ей, выходит, уже тесно? — усмехнулся Денис.
— Кто ее разберет? — Гераська пожал плечами и тоже улыбнулся. — По мне — так тетка озабоченная… Так что, Сергеич сказал, вся компания опять тут соберется. И опять вроде Бабушинский приглашает.
— Понятно. Ну что же, и я приду.
— Только вот не знаю, выпустят ли меня к гостям? Гости-то отличные, на чай не пятачками дают, а когда раздухарятся, могут не то что «зелененькую» или «синенькую», а даже «беленькую» отвалить[8]
.— На то они и богатые купцы, чтобы двадцать пять рублей на чай бросать.
— Так вот я и боюсь, что старые официанты передерутся за очередь таким знатным гостям услужать… — погрустнел Гераська.
— Это дело я улажу, — обнадежил его Денис, похлопав по плечу.
«Дело» обошлось всего-то в «красненькую», которую Иван Ильич обещался поделить с распорядителем Сергеичем по-братски — по пять рублей на рыло.
Потом Денис отправился в Колпачный переулок. Он уже всерьез беспокоился о Нарсежаке.
Федора словно корова языком слизнула. Зато прибыл еще один конверт — с инструкциями. Там была детально расписана информация, которую следовало донести до Элис: подробности предстоящей встречи российского императора с германским кайзером и детали процедуры подписания в Киеве договора с Австро-Венгрией о ненападении.
Оставалось только вернуться к Барсукову, вызубрить инструкцию и с горя лечь спать, чтобы утром вернуться в осточертевший «Метрополь».
Элис сидела в кондитерской. И одна.
— А где Кэти? — поцеловав ей ручку, поинтересовался Давыдов.
— О, Кэти… — почти натурально всхлипнула англичанка. — Дорогой, это ужасно! Она получила телеграмму, ей нужно срочно ехать в Париж.
— Что-то случилось?
— Ее отец отправился туда по делам… Но это же Париж! Там даже самый деловой господин в конце концов пойдет на Пляс Пигаль или в «Мулен Руж». Отец бедной Кэти попал в дурное общество… Там случилась драка, он пострадал, его отвезли в больницу!.. Телеграмму передал его секретарь…
— Может, проводить Кэти на вокзал?
— Нет, она уехала вчера, я сама ее проводила. Она была сильно расстроена, ей теперь не до светских бесед. Боже мой, более двух суток в поезде, одной, с самыми ужасными мыслями!.. Я хотела ехать с ней, но она отказалась. Потом я опомнилась — ведь я должна была дождаться тебя!..
— Пойдем наверх? — осторожно предложил Давыдов, горя желанием утешить расстроенную женщину.
— Да, пойдем, — Элис судорожно вздохнула и приложила платочек к губам. — Можно к нам… то есть, ко мне. Я оставила за собой номер, хотя жить там одной…
— Я знаю, чем тебя обрадовать, — сказал Давыдов с самой похоронной физиономией. — Я привез ответ. Ей-богу, дорогая, на душе неспокойно…
— Я люблю тебя, что бы ни случилось, — прошептала Элис. — И ты люби меня… Ты просто не представляешь, как я тебя ждала!
Давыдов очень хотел спросить «меня или ответа?», но, разумеется, воздержался. А взгляд Элис был совершенно правдив — и впрямь ждала?..
Они праздновали встречу по меньшей мере три часа подряд. Денисовы подарки Элис оценила, как истинная женщина: порт-букет был осмотрен, приложен перед зеркалом к надлежащему месту и… отложен на туалетный столик. А вот подвеска вызвала такой немой восторг, сияние глаз и глубокий вздох, что Давыдов почти поверил в их искренность.