Охота на мамонта-2. Раскаленная крыша

Человек лежал на горячем песке, взгляд его был устремлен далеко-далеко наверх, а вокруг только горячие пески и редкие кустарники пустыни. А человек все лежал и смотрел. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и ни единого движения. Только глаза, следящие за облаками и взгляд, уносящий мысли на бесконечную высоту. Они были широко раскрыты и жадно пытались охватить огромное пространство над бесконечной пустыней.

– Так смотрят, наверное, только дети, – прошептала она.

– Так смотрят взрослые, которые иногда становятся похожими на детей, – ответил он.

– А что потом становится с этими детьми?

– Лежат себе на песке, мечтают и думают, что когда-нибудь станут взрослыми…

– Или вовсе не думают ни о чем, просто смотрят на небо и на солнце.

– … станут взрослыми, сильными, уйдут на войну и будут всегда побеждать…

– Нет. Они не хотят воевать. Иначе они не смогут так смотреть на небо.

– И все-таки они вырастают.

– А потом… Что становится с этими взрослыми потом? – спросила она.

– Они…. – и он замолчал.

– Он смотрит на небо, как и мы! Но почему в его глазах слезы? – удивилась она.

– Не знает, сколько ему осталось.

– А те, которые в него стреляли, тоже забыли, что над ними голубое небо, облака, солнце, звезды?

– Иногда тяжело поднять голову и просто посмотреть наверх.

– Зачем он здесь?

– Им заплатили и отправили в эту пустыню друг в друга стрелять.

– Сколько ему еще осталось?

– Думаю, минуты две или три.

– И он плачет, потому что у него так мало этого неба?

– Потому что за свою короткую молодую жизнь он ни разу не посмотрел туда и ничего об этом небе не знал.

– Неужели нужно умереть, чтобы просто взглянуть наверх? – воскликнула она. – Зато теперь он счастлив!

– Ты так думаешь? И плачет от счастья?

– Да.

– Тогда не будем ему мешать.

11 января.

Люди заполняли пространство, это просторное помещение. Они медленно заходили, занимая свои места. А места строго соответствовали их положению в жизни, в их обществе. Впереди на высоких сидениях расположились граждане вполне уважаемые – в строгих, но дорогих костюмах и платьях. Дети их тоже находились рядом, они совсем не присмирели, но их одергивали и усмиряли няньки, которые были здесь и не давали устроить в этом месте площадку для игрищ. Дальше все выглядело проще – женщины в невзрачных платках, их мужья, дети. Эти тоже чего-то ждали, но были скромнее. А за ними уже совсем простая публика. Хотя, такое понятие здесь было неуместно – не публика, но действующие лица общества, в убогих одеждах, с такими же лицами (насколько лица могли быть убогими). Просто они не были отягощены почетными званиями и степенями, печатью богатства и знатности, поэтому были просто убогими. Но в этот миг все эти люди сидели и ждали, а глаза их были устремлены туда, где должно было начаться действо, ради которого они собрались. Как волнительно ждать этого и как достойно занимать свое место!

У дверей поближе к первым рядам возникло движение. Некие в черном, большие и сильные, возникнув из ниоткуда, подвинули прочих, бывших здесь и не готовых к такому. Их потеснили, но вежливо дали понять, что не место им в этих рядах. И, наконец, явились еще несколько человек – видимо, самых сильных мира сего – которых ждали в последнюю очередь, но в первых рядах. Теперь собрались все.

И началось:

Звучит музыка, волшебный голос ведет за собой, за мыслями и словами сокровенными, которые что-то значат. Видимо, значат многое для людей в первых рядах, и в последних тоже. Звуки колоколов и органа средневековым звучанием уносят души страждущих в небытие, и глаза их светятся. Убогие, нищие, известные, знаменитые и богатые – все собрались здесь, они были не вместе, но рядом, а глаза их мерцали в темноте. Мать, потерявшая сына и тот, кто забрал его жизнь. Простолюдины и те, кто отобрал у них все. И эти, в строгих, но дорогих нарядах, так умело построившие жизнь за пределами этих стен, что остальным из далеких последних рядов уже нечем было дышать и платить – за них, за себя, за прочих. А сколько еще тех “прочих”? Но орган звучал, и глаза светились.

А сверху из небольших окошек пробивались лучи яркого света. За ними в немыслимой дали, за пределом этого здания (если оно вообще имело предел) находилось бесконечное небо, космос и что-то еще. И свету этому было все равно – первые эти ряды или последние. И космосу тоже все равно было, а кому-то еще тем более. И этот свет освещал весь зал, всех людей немыслимыми яркими лучами, да так, что не оставалось места для тени. И становилось понятно – исходит он не из первых рядов, и сцены здесь нет вовсе. Сияет он сверху. И не имеет значения, в каких рядах сидишь ты, в чем одет, убогий ты или праведник. Потому что небо и космос бесконечны, они едины для всех. И теперь эти люди, может на короткое мгновение, но задумываются: – Что же будет?…

– Как странно эти стены их объединили, – вымолвила она, – наконец, они вместе.

– Да, вместе, – отвечал он. – Вспоминают, что рано или поздно придется предстать перед НИМ.