Охота на Менелая

Неонила аж посерела. Руки её затряслись, она качнулась к двери, как будто собралась бежать, но вместо этого рухнула на колени перед Щегловым.

– Батюшка, родимый, я всё, как на духу, расскажу, – лепетала она, – не так было, нет моей вины…

– Да что тебя слушать, опять соврешь, – брезгливо отмахнулся Щеглов. – Ты ведь Гедоеву сказала, что граф его зовёт, чтобы тот во дворе борделя ждал.

– Сказала. Хозяйка хотела, чтобы они с графом подрались и поубивали друг друга. А сама она на эту свару посмотреть рвалась – уж больно обоих ненавидела. Я пришла. Сказала Гедоеву, как велели, а потом с ребёнком сидела, пока Аза не вернулась.

– Понятно! Хозяйка твоя зашла с главного входа, пока её муженёк во дворе торчал. Она взяла в комоде нож, а своему обкурившемуся любовнику в карман письмо засунула и один из двух кошелей с золотом, привезённых Аланом из Одессы. Дальше дело осталось за малым – мужа пырнуть, что она и сделала. Ну а потом эта кормящая мать вернулась домой – тебе указания давать, что говорить полиции.

Неонила вновь запричитала:

– Так хозяйка сказала, что, если я в полиции стану говорить по её указке, всё образуется, а она мне тогда заведение дёшево продаст. Но коли я болтать начну, так мы с ней вместе на каторгу пойдём. А меня за что на каторгу, коли я ни сном ни духом?

– Прямо святая, – хмыкнул Щеглов. – Понятно, что твоя Аза на Кавказ подалась, думает, что мы её в горах не найдем. Да мы и искать не станем! Всё равно она сюда вернётся или в Москву, или в другой какой город. Мы везде предписания разошлём и сцапаем её, как миленькую.

Неонила поднялась с колен и деловито отряхнула платье.

– Нет, хозяйка навсегда уехала, – возразила она. – У неё ведь в руках золотой ключ – сынок её новорождённый. Мамаша-то Печерского в горном селе живёт, богатая – страсть, а наследников нету. Любовника своего Аза в тюрьму определила на верную смерть, а сама к его матери подалась. Она старую ведьму ещё с давних времён ненавидела, всё о богатствах её мечтала.

– Да что ты? Убийца собралась заботиться о бедной старушке? Ну, Бог в помощь! Но только если мамамша Печерского хоть малость похожа на сынка, Аза недолго проживёт. Зачем она теперь нужна? Ребёнок-то ведь уже родился.

Неонила вдруг с ним согласилась:

– Я и сама так думала. Эта графиня Печерская – просто волчица. Она, не моргнув глазом, собственного любовника зарезала, а Аза у неё в приживалках ходила. Неужто такая дама гордость свою уронит и с прислугой породнится? Нет, не будет этого! А ребёнок что ж, его и забрать можно…

Щеглов задумался. Как теперь поступить?.. Не мчаться же за подозреваемой на Кавказ?! Расследование он наконец-то закончил, и по большому счету, пусть и не слишком прямолинейно, но справедливость всё-таки восторжествует. Печерский – конченый мерзавец, тип без стыда и без совести, но он должен отвечать лишь за то, что совершил на самом деле.

А как же Аза? Она ведь страшно рискует… Но она – убийца! По делам и расплата… Пусть жизнь сама решит её судьбу.

– Коли дашь показания под присягой на свою бывшую хозяйку, я закрою глаза на твою «швейную мастерскую». Живи, пока кто-нибудь на вас официальную жалобу не подаст. А там уж не обессудь, – сказал Щеглов.

– Я все сделаю, как надо! Мамой-покойницей клянусь!..

Кланяясь в пояс, Неонила проводила частного пристава до дверей, а поглядев ему в след, перекрестилась.

Щеглов же мысленно поставил в этом деле точку и с лёгким сердцем отправился к себе в участок.

Глава тридцать вторая Гадюка и волчица

Только в горах можно так жить: c лёгким сердцем и без печалей!.. Княгиня Лакоба, давно забывшая, что в прежней жизни называлась Саломеей Печерской, была счастлива. Это острое чувство блаженства появлялось у неё всякий раз, когда она спускалась в свой подвал. Предвкушение начиналось уже перед низенькой дверцей, окованной широкими железными полосами. Саломея доставала из кармана кольцо с ключами. Сначала она открывала массивный навесной замок, аккуратно вешала его на дверную ручку, а потом по очереди поворачивала в замочных скважинах три ключа. Она не распахивала дверь, а тихо приоткрывала ее, и сама проскальзывала в кладовую. Войдя, Саломея тут же задвигала массивный засов – никто не должен был знать, сколько на самом деле богатств у хозяйки горного ущелья. Она никогда не сомневалась, что молва давным-давно передаёт из уст в уста россказни о её немыслимых богатствах.

«Пусть думают всё, что хотят, – часто размышляла Саломея, глядя на заставленную сундуками кладовую. – Считают, что княгиня Лакоба богаче, чем есть на самом деле? Хорошо – больше станут бояться. Ну а если думают, что беднее, то не станут завидовать».

Людей Саломея презирала. В её в жизни была единственная любовь – сын Вано, но он предал мать, и она вычеркнула его из своей жизни. Теперь княгиня Лакоба любила лишь то, что никогда не обманет – себя и золото.