А в это время хозяин кабинета, принадлежавшего, впрочем, как и всё движимое и недвижимое имущество вокруг него, государственной казне, сидел, откинувшись на спинку кресла, одной рукой подпирая подбородок, а другой задумчиво теребил мохнатую голову чёрного породистого пса. Вопреки обыкновению кресло стояло посреди комнаты, вероятно, для того, чтобы хозяину было удобнее играть с собакой. Однако сейчас, похоже, было не до игр, поскольку, судя по привычно бледному, но изрядно осунувшемуся лицу, его одолевали мысли грустные.
Нельзя сказать, что пребывание в этой должности его тяготило, скорее наоборот, ведь, в сущности, все его жизненные устремления были нацелены на то, чтобы всегда и во всём держаться впереди, будь то на борцовском ковре, в продвижении по службе или в безумных гонках по ночному шоссе с выключенными фарами и под вой клаксонов. А вот теперь, когда вроде бы всего достиг, всё, чем хотел бы повелевать – вот оно, у его ног и там, за дверью, и за окнами дворца… Теперь вдруг выясняется, что мотивация дальнейшего восхождения начисто утрачена. Можно, конечно, добиваться процветания России, если позволит мировая экономическая конъюнктура, однако кто знает, сколько лет, десятилетий, сколько душевных и физических сил понадобится для того, чтобы хотя бы удвоить этот проклятый ВВП. А ведь и то следует учесть, что буквально со всех сторон его окружают паразиты и жулики, и веры им, безусловно, нет. И вот когда упрекают в излишней терпимости к провинившимся придворным и министрам, невдомёк обличителям, что и выбора-то ему, в сущности, не дано. Уж лучше слегка проворовавшийся, но достаточно прилежный чинодрал, на которого, к тому же, имеется обширное досье с компроматом, чем обожравшийся подонок с миллиардным аппетитом.
«И что мне с ними делать? Конечно, можно было попытаться, как советовали, решить проблему радикально – всех, кто получил, причём почти бесплатно, по жирному куску Отечества в лихие 90-е, отправить на лесоповал, конфисковав капиталы и имущество. А вслед за ними отправить и тех, что кусали понемногу, сидя в министерских креслах. Всё-то им до сих пор оказывается мало. Но если их пересажаю, других откуда взять? Опять выписывать "варягов", как бывало в старину? Так ведь они ничём не лучше, одно достоинство – воруют поумнее, не наглеют. Да вот и наши когда-нибудь научатся. И всё же, если всех ворюг пересажать, народ поначалу будет рад, ну а когда экономика разрушится… Нет уж, избави меня, господи, от подобных перспектив. А все нынешние проблемы от того, что, если работают без воровства, интерес к делу у них куда-то пропадает. Дурной пример, ох, как заразителен, а гнилой запах 90-х ещё долго не выветрится из столичных кабинетов».
Так что же делать? Вот этого, что мается теперь у входа в кабинет, можно было бы отправить по этапу. Но тут ещё только предстоял тяжёлый разговор, крайне неприятный и даже более того, чреватый тем, что можно было не сдержаться и сгоряча принять решение, не соответствующее насущным интересам. Именно поэтому он не спешил начать аудиенцию, если это странное свидание можно было так назвать, и продолжал неторопливо гладить пса, словно набираясь от него сдержанности и умения подчинять свои действия некой высшей воле, а не сиюминутным ощущениям.
Но вот наконец велел, чтобы впустили. И сразу, только Федюкин успел переступить порог, даже не пригласив его присесть, задал вопрос:
– Что ж так меня подвёл?
Аркадий Евграфович молчал, поскольку по опыту общения с начальством знал, что Первому надо дать возможность выговориться, что называется, спустить пар. Ну а там видно будет.
– Тесть у тебя такой хороший. Да и жена вроде ничего. Хоть и не красавица, но и с такой жить как-то можно. А ты вдруг во все тяжкие пустился.
Тут уже Федюкин не стерпел, поскольку Первый наступил на больное место, некстати упомянув постылую жену. Вот ведь и жить с ней нет возможности, и развестись нельзя, поскольку поставишь под удар карьеру. Поэтому и отвечал:
– Бабы попутали, Владлен Владленыч! Всё зло от них, проклятых.
– Нечего свой грех на невинные души перекладывать.
– Да как же невинные? Да они только и ждут… Так и встречают у порога, на шею бросаются со словами: что принёс? А что я им принесу со своей зарплаты?
– Ну, по сравнению с доходами простого работяги…
– Нет, не согласен! У него совсем не то. Ему на имидж наплевать. И по большому счёту – не до баб. Он ведь в обнимку с бутылкой засыпает. А если я не сумею приодеть свою любовницу, не подарю ей колье с бриллиантами да в придачу японский «внедорожник», даже и не знаю, что тогда… Меня просто уважать в коллективе перестанут!
– Так уж и перестанут? – удивился Первый. – Ко мне-то вроде уважение ещё не потеряли. Конечно, если судить по социологическим опросам.
– Вот-вот! Когда их спрашивают, они вроде бы за вас. А в душе, думаю, что проклинают.
– Это за что же?