Охота на мух. Вновь распятый

В его устах такая фраза звучала как приговор, и секретарь, кляня себя за оплошность, упал в ноги Великому:

— Ваше величество! — взмолился он. — Простите за оговорку: не жену, а невесту с его ребенком.

— Если она невеста, то какой может быть ребенок, а если с ребенком, то какая она невеста? Во времена моей молодости невесты с ребенком быть не могло.

Секретарь покорно лепетал:

— Виноват, виноват!

Но Гаджу-сан думал уже о другом:

«Почему я не взял их во дворец, были бы живы. Крепко кому-то насолил Васо, если так страшно мстят».

Тут он опять обратил внимание на стоящего на коленях секретаря.

— Что брюки протираешь, жалованье все равно не повышу. Иди, зови Гимрию.

У секретаря действительно была маленькая зарплата, но он так умело использовал свое положение, что был одним из самых богатых людей страны, почему и готов был ползать, чтобы сохранить свое исключительно выгодное положение.

Когда явился Гимрия, Гаджу-сан и на него накинулся:

— Слушай, Гимрия! Ты почему допускаешь, чтобы убивали членов моей семьи? Или ты ждешь, когда убийца доберется и до меня? Последнее время замечаю у тебя страх на лице. Честному человеку нечего меня бояться. Ты честный человек, Гимрия?

— Я честно вам служу! — едва произнес ошеломленный словами вождя Гимрия, ожидая ареста. — Неужели Мир-Джавад продал? — подумал он. — Нет, этот свою выгоду будет блюсти, иначе зачем голову подставлял, мог и потерять. С моей помощью хочет стать престолонаследником, Васо теперь долго не протянет, сломался, уже не соперник.

— Ты видел Васо? — спросил Гаджу-сан.

— Видел, повелитель! — струсил Гимрия за свои крамольные мысли. — Но говорить с ним бесполезно…

— Пьян? — вздохнул жалостливо Гаджу-сан.

— В стельку! А шофер говорит, что Васо видел убийцу, но понял это только возле дворца.

— Хорошо, что поздно. Пойми он это раньше, одним трупом было бы больше.

— Вы, как всегда, правы, мой государь!

— Бедный Васо! Пожалуйста, что значит судьба, только начал человек исправляться и… Мне, пожалуй, надо объявить его своим наследником. Как ты думаешь, Гимрия?

— Так жё, как и вы, государь, по-другому не приучен! — льстиво проворковал Гимрия, сгибаясь пополам.

— Позови его, надо вдохнуть в него веру!..

«Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден; потому что не уверовал во имя единородного Сына Божия. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а неверующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе; и дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий. Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших: ибо, если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших. Я свет принес в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме. И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий меня и не понимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день».

Мир-Джавад ждал с нетерпением конца заседания, посвященного празднованию годовщины Великого переворота. Он слушал одну нудную правоверную речь за другой, а видел перед собой прелестный облик Нигяр и томился желанием, а потому каждого из выступающих считал в данную минуту чуть ли не своим кровным врагом.

Можно было понять то наслаждение, когда он наконец-то смог поехать домой.

— Жена дома? — волнуясь, спросил Мир-Джавад у встретившей его горничной, едва он вошел в переднюю.

— Она ушла, милорд! — кокетливо улыбаясь, ответила хорошенькая девочка, давно уже стремившаяся попасть в постель к своему пожилому хозяину. — Правда, я сама не видела, а слышала, мадам мне крикнула, я в то время вытирала пыль в гостиной: «Аля! Я уехала к портному!» — А затем хлопнула дверь!

— А где Нигяр? — обрадовался Мир-Джавад.

— В своей комнате. Ей нездоровится! — нахмурилась горничная, понимая, что ее догадки о связи хозяина с его дочерью справедливы, а ее шансы очутиться в достели шефа-наместника и пощипать его немного, так, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь, равны нулю.

Мир-Джавад бросил ей на руки легкий плащ, затем горничная сняла с него туфли, надела мягкие сафьяновые чувяки, и Мир-Джавад зашел в ванную, принял быстро душ и заторопился к своей ненаглядной.

— Догадайся, моя радость, что я тебе принес в подарок? — спросил Мир-Джавад, сияя, словно начищенный медный горшок.

Нигяр хмуро посмотрела на него и ничего не ответила.

— Почему моя маленькая молчит?.. Головка болит? — заюлил Мир-Джавад. — Я тебе сейчас вызову самого умного академика-дохтура, пусть лечит, а не вылечит тебе головку, я у него свою отрежу, ему все равно не нужна…

Нигяр засмеялась и тут же зарыдала. Мир-Джавад обнял ее, прижал к себе: