Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

В период между французским владычеством и урегулированием 1832 года в Папской области снова вступил в силу уголовный кодекс, обнародованный полувеком раньше[201], в котором было предусмотрено наказание «лишением жизни всех тех, кои совершили смертоубийство, хотя и непредумышленное, будучи движимы побуждениями зверскими или же безрассудными» (статья 54 «Смертоубийство по причине зверства или безрассудства»). «И буде смерть воспоследовала от раны нанесенной, преступника надлежит карать лишением жизни <…> ежели только смертоубийству не сопутствовали таковые обстоятельства, кои могли бы склонить душу Его Святейшества ко уменьшению той кары» (статья 53 «Смертоубийство предумышленное, такоже и по ошибке»). Допустим, что Одоардо был признан виновным не в «предумышленном», но в «ненамеренно совершенном» убийстве, – тем не менее если его мотив (то есть стремление наказать Маргериту за то, что она его заразила) был бы признан «безрассудным» (то есть несоразмерным ее вине), мужчину приговорили бы к смертной казни; в случае смягчающих вину обстоятельств приговор мог бы быть более мягким. Но отправить его в ссылку?

Как бы то ни было, Одоардо был в конце концов осужден, тогда как Кипренский никак не пострадал от правосудия. И хотя документов, которые позволили бы прояснить основания вынесенного Одоардо приговора, мы нигде не обнаружили, три года ссылки кажутся не слишком суровым наказанием за предумышленное убийство[202]. Скорее всего, мы должны думать, что Одоардо был просто удален как нежелательное лицо, поскольку улик и показаний свидетелей оказалось недостаточно для того, чтобы осудить его за конкретно установленную вину: предосудительная связь с замужней женщиной вызвала скандал, а ее трагический финал требовал принятия мер. Самым уместным возмездием в этом случае оказалось решение отправить этого подозрительного типа восвояси, если уж не получилось воздать ему по мере его преступления.

Обнаружение документов, относящихся к трагедии в доме Кипренского, позволяет расставить некоторые точки над i и откорректировать кое-какие неточности, традиционно закрепившиеся в представлениях о биографии художника, в чем изначально повинна версия трагического события, изложенная Ф. И. Иорданом. На самом деле происшествие случилось в 1818 году, а не в начале 1820‐х и тем более не во второй итальянский период; далее, нет никаких оснований для утверждения мемуариста, что Кипренский покинул Рим после прискорбного инцидента, – напротив, нам известно, что он остался жить на Виа Сант-Исидоро, где атмосфера, очевидно, не стала для него менее благоприятной. Наконец, Маргерита не была ни его содержанкой, ни любовницей в точном смысле этого слова – если Кипренский и имел с ней близкие отношения, они были вполне эпизодическими – и уж конечно, не она позировала для картины «Цыганка с веткой мирта в руке» (до 1822)[203], полотна, которое Ф. П. Брюллов в 1824‐м назвал «портретом <…> его любовницы» (III: 423).

Существует, наконец, традиционное отождествление жертвы с матерью Мариуччи, также основанное на воспроизведенных Иорданом слухах[204]: еще одно омрачающее образ художника обстоятельство, поскольку оно подразумевает перверзную и почти инцестуозную сексуальную связь художника с дочерью жестоко убитой им любовницы. Но и в этом пункте материалы уголовного дела 1818 года недвусмысленно свидетельствуют о том, что Маргерита не имела никаких родственных отношений с Мариуччей и ее матерью, о которых, как это будет видно далее, мы тоже сумели найти некоторые важные материалы, проливающие свет на их биографии и личности.

Дело было закрыто за несколько месяцев до того, как русские коллеги Кипренского приехали в Рим в 1818 году (вердикт по делу Одоардо был вынесен, а сам Одоардо отправлен в ссылку в июле), и вполне возможно, что в тот момент, когда рана Кипренского была еще свежа, он доверился кому-то из них, предположительно С. И. Гальбергу. С течением времени в памяти современников события перепутались и переплелись с другими, породив тот мрачный биографический миф, который так долго отбрасывал свою тень на доброе имя Кипренского.

Глава 4 На сцену выходят Мариучча и ее маменька