Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

<…> касательно свойств и славы той женщины кажется мне, что они суть более дурные, как о том полагают все соседи, поелику видали мы денно и нощно и гораздо поздно людей как женского, так и мужеского пола, входящих в ее обиталище, кое состоит из одной комнаты и принадлежащей к ней каморки, каковое пришествие производило изумление и ропот у всех соседей, кои полагали, что явились сии не для хороших дел, а нечистота в ее жилище, как сказывала мне моя кума, <…> такова, как если бы там были танцы, резвость а такоже всяческий шум, происходящий от гнусных дел, <…> и посему я о сей женщине имею самое дурное понятие, потому как в доме сказанной Анджелы совершается непотребство.

Наконец дело дошло до показаний кавалера Джузеппе Уго. Он подтвердил, что два месяца назад сдал «комнату с каморкою к ней принадлежащей» Анджеле Паллони, которая показалась ему добропорядочной женщиной. Возвратившись из загородного поместья, он узнал от соседей о всяческих гнусностях, которым они были свидетелями. Тем не менее он сам пожелал убедиться в справедливости их слов, ночью покараулил возле дома и, удостоверившись, что обвинения были обоснованными, через день

<…> вызвал ее на улицу и предупредил, что сентября восемнадцатого дня должна отдать мне ключи от жилья, поелику не могу потерпеть ее, и не дóлжно мне утаивать непотребный дом. Она же мне ответствовала чистосердечно, что съезжать не хочет, поелику другого жилища не нашла, а такоже имела дерзость сказывать, что ничего не страшится, как есть у нее покровитель. <…> Была же она в услужении у двух хозяев, из коих один жительствовал вблизи Сан-Исидоро, а другой на Виа Фраттина, по роду занятий живописец[226], и посему решился я сдать ей квартиру в аренду.

12 ноября Анджела была приговорена к ссылке и передана полиции. В случае нарушения предписания о высылке ей грозило пятилетнее заключение в тюрьме Сан-Микеле, в то время располагавшейся в двух соседних зданиях, одно из которых было предназначено для содержания женщин, а другое – для содержания несовершеннолетних: в ту эпоху дети и женщины в равной мере считались несовершеннолетними и в экзистенциальном, и в юридическом смысле[227].

Итак, на основании свидетельства Джузеппе Уго, поддержанного заместителем приходского священника, Анджела Паллони была признана склонной к распутству и сводничеству; ее окружали женщины сомнительной нравственности, с которыми она нередко публично ссорилась. Но кроме оспариваемых ею обвинений протокол ее допроса предлагает нам некоторые любопытные подробности: Анджела с дочерью должны были приехать в Рим летом 1817 года, Анджела часто меняла хозяев и жилье; кроме того – и эта деталь нам еще позже пригодится, – Кипренский упомянут здесь только мимоходом, а не как фигурант уголовного дела. Однако важнее всего то, что можно вычитать в этих документах: а именно, что знакомство Кипренского с Мариуччей состоялось осенью 1818 года, – и, следовательно, замысел картины «Анакреонова гробница» должен быть отнесен к этому времени[228].

Но злоключения Анджелы Паллони на этом не закончились. Несколькими месяцами позже, в марте 1820 года Уголовный суд Римского викариата открыл второе дело, в котором содержатся в высшей степени интересные документы[229].

В частности, это прошение некоего Филиппо Понти, прядильщика льна, уроженца Беваньи (деревушки между Перуджей и Сполето), об освобождении Анджелы из заключения по причине недавно заключенного между ними брака (!). Там же находятся разрешение, выданное приходским священником Сан-Мартино ай Монти, которое уполномочивало капеллана тюрьмы Карчери Нуове совершить церемонию бракосочетания, а также донесение о вторичном аресте Анджелы, датированное 8 марта 1820 года: